Windows User - Кареев Н.И. История Западной Европы в Новое время. Том 3

[2]«Письмо графа Мирабо Фридриху Вильгельму, царствующему государю Пруссии, в день его восшествия на трон». Мирабо написал еще «Секретную историю прусского двора».

Глава XXXIII. Созыв генеральных штатов и наказы 1789 года

Революционное настроение Франции перед 1789 г. – Намерения правительства относительно генеральных штатов. – Его поведение во время выборов. – Агитация в прессе, – Брошюра Сийеса. – Выборы и роль Мирабо.

Потребность во внутренних реформах более или менее чувствовалась во всех европейских государствах XVIII века, но особенно сильно чувствовалась она во Франции. Здесь указывали на её необходимость министры, далеко не бывшие новаторами по принципу; здесь литература и значительная часть образованного общества прямо были проникнуты духом преобразований; здесь тяжелее, чем где-либо, приходилось от старых порядков народной массе, загнанной и разоренной, но все более и более делавшейся беспокойною и выражавшей свое недовольство (хотя бы, например, в столь частых в XVIII в. хлебных бунтах, не говоря уже о развитии нищенства, бродяжничества, разбойничества). Долговременный законодательный застой в то самое время, когда общественная жизнь шла вперед, а старые учреждения, наоборот, приходили в расстройство, был причиной того, что будущая реформа должна была сразу сделаться более глубокой, всесторонней и полной, чем если бы она производилась своевременно, исподволь, по частям. Консервативная оппозиция против преобразовательных планов и постоянная реакция против уже произведенных реформ, а также полное вырождение и внутреннее бессилие правящей власти делами невозможною энергическую деятельность правительства в смысле проведения самых настоятельных преобразований старыми средствами, и осталось одно – обратиться к самой нации, обратиться притом не за поддержкою для какой-либо программы, которая могла бы существовать у правительства, – её не было, – а за советом, что делать. Между тем господствующим настроением нации было недоверие к власти, ненависть к старому порядку, стремление к переменам. Политическая философия эпохисообщала этому настроению, порождавшемуся непосредственно самою жизнью общества при данных условиях, весьма определенный характер, вносила в него элемент сознательности, указывала на ту цель, к которой следовало стремиться, предлагала средства, которыми можно было бы устранить всякого рода злоупотребления. У нации спрашивали совета, но, давно отученная от заведования собственными делами, нация была лишена опытности, необходимой в государственных делах. Она могла только указать на свои нужды, которые, впрочем, правительству старого порядка были плохо известны, да предъявить свои желания, которых правительство раньше не хотело знать, с которыми вступало раньше даже в борьбу. Желания большинства французов в 1789 г. можно резюмировать в двух-трех словах: полное уничтожение старых государственных и общественных порядков. Но общество желало не разрушать только, оно желало и созидать. По какому плану должна была вестись перестройка государства и общества, на это отвечала наиболее популярные в то время общественные идеи и политические теории, причем некоторые же из этих теорий имели прямо революционный характер не в том лишь смысле, что подкапывались под старые учреждения, порядки и отношения, но, как это можно особенно сказать о политической философии Руссо, были теориями не нормального течения государственной жизни, а теориями революции. Собственного опыта у французов не было, чужой опыт заменить его не мог уже по одному тому, что французы плохо понимали реальные условия античного мира, увлекавшего их воображение риторически разукрашенными гражданскими доблестями «героев», плохо понимали и настоящие основы политической жизни современных свободных государств, Англии и Соединенных Штатов. Бессильное правительство отдавало власть в руки неопытной нации. Реформа, к которой стремилась последняя, должна была совершиться, но она не могла пройти совершенно гладко, без крупных ошибок, без увлечений, а также не могла не встретить консервативной оппозиции и попыток реакции, в свою очередь, только разжигавших страсти и выдвигавших на самое видное место наиболее крайние и наименее рассудительные элементы общества. Пример страстности в политической борьбе подали сами привилегированные; за ними пошел средний класс, а затем движение проникло и в народную массу. В этой массе накопилось множество причин к неудовольствию: ненавистные феодальные права, тяжесть государственных налогов, дурные условия, в какие народ был поставлен по отношению к земле, хроническая нищета, голодовки, безработица, – все это было постоянно действующей причиной возникновения беспорядков, смут, сопротивлений власти. Борьба с правительством, которую вели привилегированные, стремившиеся в своем ослеплении поднять в свою защиту и народ, впервые всколыхнула эту массу. «Мучная война» и народные бунты во время последней борьбы с парламентами были прямыми предвестниками народных восстаний революционной эпохи. Благодаря деятельности лиц, взявших на себя просвещение нации на счет его прав перед выборами в генеральные штаты, новые политические идеи проникли в народную среду и дали своего рода санкцию недовольству масс. Народное море всколыхнулось и долго не могло успокоиться: главные причины его недовольства, т. е. плохое экономическое состояние, дороговизна хлеба, безработица сразу исчезнуть не могли, а кроме того, и новые правители Франции по неопытности, по недостаточному пониманию народных нужд, по оторванности от народной среды наделали немало ошибок, поддерживавших народное недовольство и впоследствии. Как бы там ни было, в новом движении приняла участие народная масса и сообщила ему ту силу, с которою уже было трудно бороться реакционным стремлениям. Одним словом, в 1789 г. вся французская нация с верха до низа была настроена революционно, – и привилегированные, и средний класс, и народная масса, – и памятником этого настроения явились наказы, которыми отдельные сословия снабдили своих депутатов в генеральные штаты.

Первоначальным сроком созыва государственных чинов был назначен, как было уже сказано, 1792 год, но затем решено было приблизить этот срок, так как ждать оказывалось невозможным, и Неккер, вторично сделавшись министром, с своей стороны, указывал на необходимость скорейшего созыва штатов. Известие о таком решении было принято с великою радостью: Мирабописал, что в одни сутки нация сделала вперед шаг, равный целому столетию. Неккер, с возвращением которого совпало ускорение срока, сделался одним из наиболее популярных людей во Франции, но Мирабо смотрел на него иными глазами. В письме к Мовильону он отзывался об этом министре, как о человеке, у которого нет «ни такого таланта, какой был нужен при данных обстоятельствах, ни гражданского мужества (âme civique), ни истинно либеральных принципов». Стремясь попасть в генеральные штаты и предлагая свои услуги правительству, Мирабо в письме к тогдашнему министру иностранных дел Монморену (в сентябре 1788 г.) спрашивал его, готовится ли министерство к тому, чтобы действовать на генеральные штаты, заботится ли оно о средствах при помощи которых оно могло бы не бояться их контроля и могло бы, наоборот, рассчитывать на их содействие, есть ли, наконец, у него «твердый и прочный план, который представителям нации оставалось бы только санкционировать». «Да, граф, – продолжал Мирабо, – такой план, у меня он есть. Он заключается в конституции, которая могла бы нас спасти от заговоров аристократии, от крайностей (excès) демократии и от глубокой анархии, в которую вместе с нами попала власть, желавшая быть абсолютною». Монморен не обратил внимания на предложение Мирабо помочь правительству своим планом. Но не один Мирабо думал так. Около того же времени Малуэ, тоже один из деятелей начинавшейся революции, говорил самому Неккеру: «не нужно ожидать, чтобы генеральные штаты стали у вас требовать или вам приказывать; нужно поспешить с предложением им всего, что только может быть предметом желаний благомыслящих людей (bons esprits) в разумных границах как власти, так и национальных прав». Ho у правительства именно и не было никакой определенной программы, и оно продолжало колебаться из стороны в сторону, как человек, не знающий на что решиться. План Мирабо заключался в союзе королевской власти с народом против привилегированных, но при дворе думали об этом менее всего, в то же время считая нужным уступать общественному мнению. В деле реформы все зависело от состава штатов и способа подачи голосов, но в этом важном вопросе правительство с Неккером во главе оказалось непоследовательным и нерешительным. Неккер добился, чтобы в будущих штатах у третьего сословия было столько же представителей, сколько у привилегированных вместе взятых. Он созвал вторично нотаблей для утверждения этого распоряжения и, когда они отвергли такое «удвоение третьего сословия», провел свою меру через королевский совет. Мера, однако, могла иметь действительный смысл лишь под условием поголовной подачи голосов, а не решения дел» в каждом сословии отдельно, так как при последнем способе голосования у привилегированных было бы два голоса против одного голоса всех представителей остальных классов, хотя бы число их было утроено и даже удесятерено, но Неккер не сделал логического вывода из своего принципа. За поголовную подачу голосов высказывалось все, что желало действительного обновления Франции, за посословное голосование – привилегированные и вместе с ними парламенты, вдруг утратившие поэтому свою популярность, как сторонники привилегий и архаической формы генеральных штатов. Правительству нужно было решительно высказаться по этому вопросу, но оно колебалось, даже колебалось тогда, когда генеральные штаты были уже в сборе, и вопрос был решен помимо правительства. Так было и во всем остальном, т. е. Неккер не проявил ни малейшей инициативы. Его намерения были самые похвальные, но в его поведении, действительно, не обнаруживалось такого таланта, какого требовала серьезность минуты, и вместо того, чтобы направлять движение, Неккер предоставил его на произвол всех случайностей. У популярного министра было много доброй воли: избирательные права были весьма широко распространены на все население, и во время выборов не было ни официальных кандидатур, ни административного давления на избирателей, – но у Неккера не было и никакой инициативы.