Эспер Ухтомский - От Калмыцкой степи до Бухары

Мало-помалу заботы завоевателей сосредоточивались на торговле, ремеслах. Роскошь обстановки, погоня за наслаждениями отодвинули на задний план другие интересы. Литература и наука здесь не прививались. Что же за связь, в конце концов, могла сохраниться между эллинским миром и приверженцами зороастризма? Торжество последних коренилось в порядке вещей.

Но ход исторических событий, обусловливавших это явление, требует большей ясности. Спрашивается: кому, как не нам, взявшим в руки македонское наследие, подобает заняться этим, прикладывать старание, чтобы прошлое заговорило? в Закаспийской области Мерв и его окрестности наиболее сулят исследователям. /124/

Внешний быт Эллады знаком теперь до мелочей. Имея столь богатые сведения о нем, не трудно широко организовать дело раскопок, сразу намечать следы греческой культуры. Она бесспорно существовала в равнинах, близ городских центров‚ ибо кое-где уцелела и поныне в сопредельных горах. Там знают великого героя Искандера, хранят серебряные чаши той эпохи, с изображением шествия Вакха. При некотором разветвлении этнографии, местами у горцев, вероятно, встретится отпечаток греческого влияние на утвари и т. п. А греческое влияние македонских времен - ведь это своего рода отражение всей известной тогда вселенной!..

-------

Сумрак ночи надвигается на железнодорожную станцию Байрам-Али. Два-три строения чернеют, если посмотришь из окон вагона. Пусто и тоскливо по сторонам. Неопределенные груды развалин окаймляют расстилающуюся степь.

Мне не до сна, и отбою нет слетающимся думам и грезам. Какие-то призраки реют в обступающей темноте. Воскресающая старина словно ищет проявление, словно требует внимание... Громадные, африканского типа слоны, ведо- /125/ мые неграми, глухо ступают вдоль развалин. Пучки страусовых перьев веют с лошадиных голов. Кони - в пестрых попонах. Воины - - в панцирях из крокодиловой ножи. Щиты снабжены отверстиями для разглядывания неприятеля. Плоские низкие шапочки прикрывают и темя, и затылок. Эмалированные украшения золотыми цепочками прикреплены к груди начальников. Изредка между египтянами виднеются всадники, одетые и вооруженные по-гречески. Они сидят без стремян и седел. Шлемы с красными и синими султанами... Металлические маски спереди... Длинные обоюдоострые мечи, короткие толстые кинжалы у бедер...

Следом идут эллинские стрелки в кожаных остроконечных головных уборах. Рожечники и трубачи мелькают в рядах.

Несметные дружины эфиопов, сирийцев, киликийцев, карийцев и еще иных ратников тянутся за передовыми отрядами. Это Птолемей Эвергет в III в. до Р. Хр. направляет народы на дальний северо-восток, везде колеблет могущество селевкидов, хочет сделать берега Нила средоточием образованного мира * [U13] ). об этом /126/ дивном походе точно предсказание слышится в одиннадцатой главе пророка Даниила...

Опять все тихо и безлюдно! Только ветер шепчется с пустыней, да из невидимой дали, от разрушающихся стен, доносится не то человеческий стон, не то звериное рычание. Вдруг одна башня начинает светиться, озаряется внутренность богатого покоя. Статуи. Вазы. Драгоценные азиатские ткани. На львиные лапы опирающиеся сиденья. Два взволнованных собеседника, в белой одежде, что-то обсуждают. Расстояние между ними и мною делается все меньше и меньше. Еще мгновение - и внятны голоса.

«Отец», говорит ослепительной красоты юноша величественному старику, откинувшемуся на мраморное ложе: «через насколько дней Антиох сирийский будет здесь * [U14] ). Мы или должны немедленно смириться, или готовиться в смерти. Он непобедим и рать его бесчисленна ** [U15] ). Напрасно ты восставал, тщетно ты создавал свое государство. Эвтидему не под силу бороться с селевкидами». «Ты быть ребенком, Дмитрий, когда меня на- /127/ значили правителем этих краев. Греческое влияние падало. Степные варвары теснили. Оседлое покоренное население питало вражду. Я поднял наше значение, я отразил кочевников, я внес дух Эллады в туземный строй. Кроме нас‚ кругом ни у кого не чеканится монета с Геркулесами и Аполлонами. Сто лет лишь прошло со времени Александра, и всему наступает конец. Последние стражи славных заветов‚ мы стоим на крайнем рубеже образованного мира, с горящим факелом в руке, и недалек тот час, что его задует мрак. Уже свирепые парфяне не раз становились между Западом и мною. Оторванный от соплеменников, я волею судьбы приучался к самостоятельности. Мыслимо ли тебе кажется, вкусивши от полноты власти, лишиться ее в пользу тех, кто не понимает, как я, нашего призвания на востоке, кто равнодушен к задачам эллинизма? Поезжай в неприятельский стан, изложи царю, в чем моя идея, уговори его не продолжать братоубийственной войны. Иначе все погибнет‚ - не уцелеть грекам среди Ирана и Турана. У них свой домашний спор , мы же чужие и нам несдобровать».

О чем дальше идет речь - нельзя разобрать. Голубоватый туман опутывает предметы. Ви- /128/ дение расплывается. Ночная бездна, по-прежнему, нема и черна.

Слабые вопли изредка раздаются во тьме. Вот они усиливаются, сливаются. Словно из тысяч грудей рвется выражение ужаса и отчаяния. Густые толпы женщин и детей бегут по равнине. Зарево пожара бросает отблеск на картину сражения у городских ворот. Парфянские и скифские витязи стрелою носятся по всем направлениям. Шестиколесные телеги, запряженные быками и обтянутые шкурами, скрипя, приближаются к Мерву. Живо кидается в глаза странное платье наездников - смесь грубого и пышного. Шаровары, натертые мелом, и короткие безвкусно размалеванные, багряного цвета плащи, пестрые чалмы. Серебром оправленные колчаны, кривые сабли, огромные копья, арканы и плети - все это так и мелькает около валов, так и прибивает искрящимися волнами из окрестной степи.

Царь едет! Сам Фраат, сын Митридата скачет на огненном жеребце. И конь, и всадник покрыты чешуйчатой броней. Золотой и венец горит на челе. Звезда украшает грудь. Знамя с грозным драконом везется за повелителем. Город уже в пламени, и нет ничему пощады. Завтра, среднеазиатское солнце /129/ спокойно может плыть по раскаленному небосклону. Греки уничтожены. * [U16] ). Туземцы умолили божественное светило избавить край от пришельцев. Для него начнется иная эра. Жизнь вступает в новое русло.

-------

/130/

Быть может странным кажется, отчего я так иного внимания посвящаю старому Мерву. Время его славы прошло. Бог весть - когда воротится‚ едва-ли многих интересует. Чего же ради, спрашивается, так долго говорить о нем, восстановлять воображаемое прошедшее, задумываться над тем, что было и чему, вероятно, уже не быть? Ответ очень прост. О нашей Средней Азии - а теперь в особенности о Закаспийской железной дороге - писалась необозримая масса заметок, очерков и целых книг. Добавить к ним нечто веское (с внешней, повествовательной стороны) почти невозможно. Повторять сказанное сто раз предоставляю следующим туристам. Обстоятельно вникать в туземный строй - требуется большая подготовка и продолжительный опыт. Ясно, почему всякий, /131/ кто имеет некоторые сведения об этих странах, но оставался здесь лишь ограниченное число недель, и себе и другим должен все рисовать в слегка фантастическом освещении. Иначе изложение неминуемо будет страдать от сухости и бессодержательности. Такими свойствами нередко и отличался обширный материал, касающийся русских владений за Каспийским морем. Если же принять в расчет, до какой степени мы еще мало избалованы литературно-обработанными данными о них, до чего смутно знаем их прежнюю жизнь, - невольно возникает желание хоть слабо пополнить такой пробел.