Эспер Ухтомский - От Калмыцкой степи до Бухары

Для характеристики края, на основании исторических фактов, можно, конечно, выбрать любой издревле важный культурный пункт. Но я здесь с умыслом выбрал не Бухару и не Самарканд, вечно возрождавшиеся из развалин, вечно шумные и оживленные - а именно совершенно павший Мерв, с его величественно-загадочной судьбой. Где кругом люди, там не так резко бросается в глаза противоположность настоящего дня и отошедшего в область забвения. Образы старины не просвечивают повсюду с удивительной яркостью, не пламенеют везде - как тут, в этой уединенной мест- /132/ ности, у станции Байрам-Али. Нам нельзя игнорировать того, о чем я веду речь. Слишком многому учат угасшие века, чтобы обходить молчанием явление, вроде указанных мною. Наконец, чисто поэтический интерес, представляемый ими, также заслуживает известной оценки. Ведь не признавать лишь рядом пустых случайностей, что все наиболее значительное в истории Востока затрагивало мервский оазис (Маргиану)? А тогда само собою разумеется, какое значение ему вообще необходимо придавать.

Итак, буду продолжать прерванный рассказ, где главную роль занимают тени минувшего .

Когда арабы, ставши мусульманами, победоносно двинулись покорять ближайшие государства, глава новоперсидского царства Сассанидов Эздеджирд, бежал в Мерв‚ увозя с собою священнейший и древнейший огонь, какой только чтился последователями Зороастра. Там для этого пламени воздвигся особый храм и вокруг него раскинулся цветущий тенистый сад. Туда, по мнению царя, завоеватели не решились бы проникнуть на далекую окраину. Но судьба назначила иное. Бесстрашные сторонники «пророка» устремились к рубежам Ирана и Ту- /133/ рана, где фанатикам хотелось искоренить яркое по обрядности и учености, глубоко ненавистное язычество, а именно: религию Ормузда, прививающийся буддизм - наконец довольно уже утвердившееся несторианство. Судя по тому, как много умозрений здесь сталкивалось, духовная жизнь была необычайно интересна. Целый мир сокровеннейших дум таился в недрах ныне уничтоженного Мерва. Всюду более или менее явно звучали слова совершенно друг другу противоположных проповедей, призывалось заступничество Сына Божия, или предвечного светлого начала, или сравнявшегося с богами величайшего индийского мудреца. Трудно себе даже представить вполне, сколько своеобразных идей вмещал некогда славный город.

Объезжая пространство, на котором видны его останки, так и чувствуешь дивное веяние чего-то давно погибшего, но не отлетающего прочь от дорогой для него местности. Путешественник, останавливающийся в этой скорбной пустыне, точно подпадает под силу неведомых чар. Они его притягивают с неотразимою властью, рисуют прошедшее, не дают вспомнить, что теперь уже XIX в. на исходе, что тут по степи проносятся поезда...

...Вот Эздеджирд стоит на верхней пло- /134/ щадке обширного дворца. Золотые браслеты горят на руках и ногах царя. Усталые черные очи все всматриваются в прозрачную вечернюю даль. Только что пришли вести о наступлении врагов. Он тщетно искал утешение в беседе с угрюмыми христианскими монахами, он напрасно входил в капище с чужеземными идолами. Мысли и настроение первых, среди общего смятения, слишком дышали спокойствием. Невозмутимые буддийские кумиры призрачно высились во мгле курений, с застывшими лицами, в позе блаженного созерцания, отрешенные от земли. Эздеджирду же нужна вера во внезапную сверхъестественную помощь. Кто снизойдет к нему, озаренный могуществом‚ что заставит арабов повернуть? Очевидно, одно лишь заступничество туземных родных божеств...

Смеркается. Силы мрака обступают широко раскинувшийся Мерв. Молитвенное настроение охватывает томящихся жителей. В празднично убранных домах живые чествуют усопших, веря в их незримое приближение и присутствие. Для них расставлены кушанья и вина, рассыпаны цветы. Домашние и храмовые огни благоговейно поддерживаются. Да пламенеют они на страх и гибель неверным! Пусть вспыхнут /135/ ночью в бою - как это уже некогда случилось - странные огоньки на гривах персидских коней! Неприятель с ужасом обратится в бегство. Огоньки же эти станут освещать картину поражения...

Если надеждам не суждено сбыться, - царь по радуге взойдет на небо. Богиня Ардвисура Анахита * [U17] ) замкнет свои подземные водохранилища. Мстительные тени иранцев будут слетать в ее заколдованный дворец. Там, среди зеленого зыбучего моря, искрятся разноцветные столбы под массивною крышей. С них струятся источники. Но, когда пробьет последний час Ирана, они иссякнут. Пришельцы умрут от жажды...

Так и случилось. Каждый раз, что торжествовали здесь туранские элементы (какого бы то ни было вероисповедания), пустыня грозно наклонялась над всем живым. Стоило им хоть сколько-нибудь проникнуться духом глубочайшей туземной старины, - и снова являлись признаки земледельческой культуры. Со времени злополучной кончины Эздеджирда Мерв испы- /136/ тал несколько тяжких погромов и всегда понемногу справлялся, если только не разрывал общение с Персией, где, не смотря на ислам‚ народное миросозерцание сохранило немало чисто иранских религиозных черт. Окончательно город пал лет сто назад из-за слепого фанатизма бухарцев, которые уничтожили его шиитское население. С тех пор тут все пусто и тихо. Богиня Ардвисура Анахита совсем ушла в свои чертоги. Теперь уж это дело русских инженеров вернуть краю его былое благополучие.

Кто только затем ни овладевал Мервом, - недолговременно наслаждался его обладанием, точно чье-то проклятие тяготело над ним. Реби-ибн-уль-Хариз, первый из вошедших в него арабских полководцев‚ вскоре умер. Сын его, Обейдулах-бин-Зиад, мужественно распространивший отсюда обаяние халифской власти до Ташкента, тем не менее был смещен. Преемник Саид-бин-Осман зарезан пленными бухарцами. Наконец знаменитый в истории воинствующего ислама Кутейба-бин-Муслим, здесь именно, проповедями и чтением Корана, фанатизировал свою рать, прямо с кафедры садился на боевого коня, потоками крови обагрял Среднюю Азию, восстал против своего верховного /137/ повелителя и убедился в вероломстве обогащенной походами армии. В рядах открылся и разросся заговор. Жилище полководца подожгли, его самого изрубили на куски.

Мерв мало-по-малу возвысился до того, что сделался столицей Хорасана, а вместе с тем и центром, откуда управлялись Самарканд, Бухара, Фергана. Ислам проник до Тян-Шаня. Наместники халифа в этом главном пункте стремились собирать непомерные сокровища, преимущественно для подкупа при дворе мусульманского владыки. Немудрено, если на таком шатком основании трудно было долго удерживаться.

После Кутейбы правил Езид-бин-Мохаллаб: свержен и казнен. Перечислять дальнейших, испытавших одинаковую участь, представляется утомительным. Покоренное иранское население постепенно подымало голову, когда арабы расширяли круг своих туркестанских завоеваний; старые умозрения воскресали; степные элементы, сродные пришлым с юга властителям, оттеснялись на задний план. Мервский оазис начинал опять процветать.