Ипполит Лютостанский - 1lyutostanskiy i talmud i evrei tom 1

общими правилами гражданства, особенно в христианском государстве.

Эти права могут сделаться достоянием евреев только тогда, когда они настойчиво

успеют в образовании, просвещении и гуманности, что сами сознают необходимость

всенародно отказаться от талмудистских учений и возвратиться к чистому учению

Моисея.

Но и самая чистота учения закона Моисея под влиянием бессердечного

самомнения, корыстных убеждений, лживости и развращенности природы иудеев-

талмудистов, не осталась неповрежденной.

Гуманность возможна лишь как продукт религии, поэтому истинную гуманность

можем искать только на почве истинной религии. Но ведь слово «гуманность»

латинского происхождения и таким образом первоначально принадлежало народу,

которому чуждо было Откровение. Латинское слово humanitas означает нечто

совершенно иное, нежели то, что мы привыкли понимать под выражением

«гуманность». Латинское понятие humanitas означает свойство или способность вести

себя всегда по-джентльменски: утонченно вежливый человек, избегающий грубых

действий и ссор с кем бы то ни было, относящийся, напротив, ко всякому учтиво и

предупредительно, любезный собеседник, умеющий приятно поговорить и остроумно

поболтать - вот кто обладает гуманностью в латинском смысле слова; а питает ли он

более глубокое чувство к людям, любит ли он каждого человека именно как человека,

уважает ли его личное достоинство и относится ли к нему соответственно такому

взгляду - что, по нашему понятию, составляет самую суть гуманности, -до всего этого

нет дела латинской humanitas. Но та другая, истинная гуманность не зависит от самого

человека, и не он создает ее: она дочь неба, данная ему свыше.

В каком же отношении стоит Закон Моисеев к этой истинной гуманности? На

первой же странице нам бросаются в глаза слова: и сотворил Бог человека по образу

Своему, по образу Божию сотворил его. Этого изречения было бы достаточно, чтобы

доказать божественное происхождение Пятикнижия Моисеева. Исследуя круг действий

обыкновенного человека, мы везде и всегда находим обратное: скорее человек создает

Бога по образу своему и подобию. Воинственный и грубый Ассур, сладострастная и

кровожадная Истар суть типы ассирийского свойства; в Зевсе имеем мы идеал

эллинского мужа; в Аполлоне и Аресе - прообраз эллинского юноши в смысле

умственной и телесной силы; в древнелатинском Юпитере мы легко узнаем

самодержавного римского pater familias; в Марсе - римского солдата, побеждающего

свет; Водан и Донар - чисто германские богатыри; Фрика - немецкая хозяйка. Это

явление так обыкновенно и настолько основано на человеческой природе, что один из

глубочайших древнегреческих мыслителей правильно мог сказать: если быки и львы

имеют религию, то они представляют себе Бога в виде быка или льва. Только древний

Израиль отправляется обратным путем, т. е. исходит от Бога, определяя сущность

человека, и кладет таким образом незыблемое основание гуманности: разве мог человек

недостаточно ценить или вовсе презирать своего ближнего, раз удостоил его своим

подобием Бог?

Обратим наше внимание на другое место первой книги Пятикнижия, которое

прочитывается большинством без всякого внимания, а именно на 10 главу, на так

называемую родословную народов. Здесь все человечество производится от трех

сыновей Ноя - Сима, Хама и Иафета. Поверхностный наблюдатель видит здесь только

сухой и скучный перечень семидесяти племен, не заключающий в себе ничего поучи-

тельного. А между тем во всей неизраильской литературе нет ничего, что бы можно

было поставить наравне с этим сухим и скучным перечнем 70 племен, если только мы

сумеем разобрать его иероглифы. Перечисления племен попадаются нам и не только в

Библии, но каковы же они? Это хвастливые списки ограбленных и разоренных,

порабощенных и раздавленных национальностей, составленные победителями во славу

себе, на поругание переименованным, доказательство ненависти и презрения,

порождение бесчеловечности в отвратительнейшем смысле слова. А каким духом

проникнута наша израильская таблица? Здесь нет эгоистического расчета, нет каких-

либо низменных побуждений - это взгляд любви, обнимающий весь мир, видящий во

всем человечестве великую семью детей Божиих, которые, как сыны одного Небесного

Отца, братья между собой. Следовательно, дух истинной и высшей гуманности, этой

дочери неба, выросшей на религиозной почве, находит здесь практическое применение

и является необходимым последствием учения о том, что Бог сотворил человека по

образу Своему. Тот, кому открылся этот глубокий смысл перечня народов, поставит

под сухим перечислением семидесяти племен те же слова, какие начертаны на обеих

каменных скрижалях Моисея: «Люби Бога и ближнего твоего как самого себя».

Только наилучшие и более просвещенные раввины стояли на стороне истины,

считая, что важнейшей из заповедей, заключавшей в себе источник всех других, была

та, которая обязывала любить единого, истинного Бога. Один из книжников,

изучивший Тору (закон), как известно, задумал испытать глубину Христова учения и

Его мудрости. Он задал вопрос, с первого взгляда обличавший его ложное и видимое

недуховное воззрение: «Учитель! Какая наибольшая заповедь в законе?» Иисус

отвечал, что наибольшая заповедь: «Слыши, Израиль, Господь наш - Господь един

есть, и вторая подобная этой: возлюби ближнего твоего, как самого себя». И действи-

тельно, книжник имел настолько смысла, что заметил это; и настолько совести, что

признал ответ Иисуса Христа мудрым и высоким. «Хорошо, Учитель, - воскликнул он,

- истину сказал Ты».

Любовь к Богу с ее неизбежным последствием любви к человеку, брату нашему,

как результат любви к нашему общему Отцу, - это наиглавнейшие заповеди: «На сих

двух заповедях утверждаются весь закон и пророки».Книжник должен был видеть,

что Христос, отвечая на вопрос, не выразил готовности к пустому спору в духе

сварливой логомахии, в которой коснели книжники и фарисеи. Заповеди, на которые

Он указал, как на величайшие, были не специальные, а общие - не избранные из

многих, но заключающие в себе все остальные.

Глава 8

Поведение евреев в Египте

Еще в Египте, до исхода оттуда, евреи смущали своею силой местное

правительство. Царь египетский, уразумев силу евреев, обращается к своему народу со

следующими словами: «Нужно принять меры против евреев, ибо в случае войны они

пристанут к врагам нашим»1.

Царедворец персидского царя Артаксеркса в докладе своем о евреях говорит: «И