Марш Генри - Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

– Женщина, двадцать два года. Головные боли на протяжении трех месяцев.

Зрачки одинаковые и…

– Нет-нет, погодите. Чем она зарабатывает на жизнь?

Ординатор и пациентка обменялись парой слов.

– Она отстаивает в суде интересы жертв пыток, сэр.

– Что? Это со времен восстания маоистов?

– Так точно, сэр.

– А работа ей нравится?

Работа ее вполне устраивала. Я поинтересовался, получила ли она какое-нибудь

специальное образование.

– Да, – последовал ответ.

– И сколько она училась?

– Пять дней.

Пациентке сделали рентген черепа.

– При жалобах на головные боли рентген – пустая трата времени, – заметил я.

– Нет, сэр, – последовал очень вежливый ответ. – Мы хотели проверить ее пазухи.

У нее синусит.

Действительно: голос пациентки звучал так, будто у нее заложен нос.

– Точно. И как я не заметил? Отправим ее в ЛОР-клинику?

– У них выходные по случаю Дашаина [8], сэр.

– Ну тогда выпишите ей капли для носа.

Иногда появлялись пациенты с опухолью мозга, насчет которых Дев хотел со

мной посовещаться, или с другими серьезными, подчас очень редкими

проблемами, но большинство жаловались на хронические головные боли, или на

головокружение, или на сильные жгучие боли по всему телу – типичный для

Непала симптом. Все они были решительно настроены на МРТ, сколько бы я ни

уверял их, что это не поможет. Они платили за процедуру из собственного

кармана, поэтому спорить с ними было бессмысленно.

Я быстро осознал, что многие пациенты – даже те, кто пришел на прием из-за

сущего пустяка, – были разочарованы, увидев меня вместо знаменитого

непальского профессора.

Я мог полчаса распинаться перед ними, объясняя ситуацию с помощью одного из

младших врачей, однако в конце концов приходилось уступать вежливым, но

крайне разочарованным пациентам, настаивающим, чтобы их принял именно

Дев. С другой стороны, кое-кого мое мнение в итоге все-таки устраивало.

А тем временем в соседнем кабинете Дев вел прием в ускоренном темпе. Все

пациенты стремились попасть к нему, и он изо всех сил старался побеседовать с

каждым из них. В его кабинете было полно младших врачей, регистраторов и

родственников: все они стояли, окружив сидящего в центре пациента. Тот, в свою

очередь, напоминал короля, окруженного свитой и просителями.

Дверь между нашими кабинетами была открыта, и я слышал, как Дев по-

непальски умасливает, уговаривает, успокаивает или убеждает пациентов в

зависимости от их социального класса и уровня образования. К нему приходили

все подряд – от беднейших крестьян из горных деревушек до учителей и

политических деятелей.

– Сколько пациентов обращается с проблемами, имеющими отношение к

нейрохирургии? – спросил я его.

– Одна целая шесть десятых процента, – последовал ответ.

– Другие врачи направляют сюда своих пациентов?

– Нет, у них там свои связи, и все меня ненавидят. Они стараются направлять

пациентов к кому-нибудь другому, но те все равно приходят ко мне.

Мой первый приемный день закончился. Когда я вышел из амбулаторного

отделения, меня остановил незнакомый мужчина.

– Я отец девочки, – сказал он на довольно сносном английском. – Спасибо вам,

сэр, огромное вам спасибо. – Он сложил ладони у груди в традиционном

непальском жесте.

Видимо, Дев сообщил ему, что я участвовал в операции. Я улыбнулся – надеюсь,

не слишком грустно:

– У моего сына была опухоль мозга. Я знаю, каково вам.

Он снова рассыпался в благодарностях, а я, кивнув ему в знак сочувствия,

отправился в офис, чтобы дождаться Дева, который должен был отвезти меня

домой.

* * *

Я никогда не любил плавать. Меня научили плавать в школе – в речке с мутной

водой, протекавшей рядом с футбольным полем. Мне было восемь. На пояс мне

надели ремень, а его, в свою очередь, привязали к деревянной мачте, которую

один из учителей держал, словно тяжелую удочку. Меня трясло от страха, когда я

спускался по скользкой деревянной лестнице, что была прикреплена к плавучей

пристани. Через дощатый настил пристани я видел у себя над головой ботинки

учителя. Наполовину погрузившись в темную воду, я держался за лестницу, а

потом учитель с помощью палки начал дергать за веревку. Я барахтался в воде,

как пойманная на крючок рыба. Все, чего от нас добивались, – чтобы мы

научились держаться на плаву, по-собачьи перебирая руками. Никто и не пытался

познакомить нас с правильной техникой плавания, а палка с веревкой не давали

нам утонуть. Помню, как учитель столкнул в воду моего одноклассника, который

побоялся спускаться по лестнице самостоятельно. Помню, как я чуть не писался со

страха, когда надевал плавки, готовясь к этому закаляющему характер занятию.

В следующей школе уроки плавания вел директор, добрейший человек. Он учил

нас как положено. Но потом появился новый учитель физкультуры – бывший

спецназовец и определенно садист по натуре. Однажды он так врезал мне по лицу,

что еще много часов я чувствовал боль. Я боялся его настолько, что как-то перед

уроком с силой опустил крышку парты на свою руку, после чего пожаловался, что

упал и из-за этого не смогу плавать: громадный синяк послужил убедительным

доказательством. Сработало это только один раз. Тогда я принялся надолго

засовывать палец в ухо, чтобы сымитировать отит. Школьный врач был крайне

озадачен тем, что ухо беспокоило меня с завидным постоянством – раз в неделю.

В сопровождении медсестры меня отправили в клинику Святого Томаса.

Профессор, окруженный студентами-медиками, со скептическим выражением

лица осмотрел мое ухо и выразил некоторые сомнения в увиденном. Уже не

помню точно, что именно он сказал, но отчетливо припоминаю, как я старался

убедить себя, что с моим ухом действительно что-то не так, хотя и понимал, что

симулирую. Так я впервые узнал, что такое когнитивный диссонанс –

столкновение противоречащих друг другу идей, – а еще то, насколько важно

обмануть себя, если хочешь ввести в заблуждение других. После поездки я

услышал, что уроки игры на трубе проходили в тот же день и в то же время, что и

уроки плавания. Так что я взялся за трубу, но ничего путного из этого не вышло. В

конце концов я просто начал пропускать занятия по плаванию, прячась в чулане

(я считал, что поступаю очень храбро), – и каким-то чудом это сошло мне с рук.

Спустя двадцать пять лет на одном из еженедельных собраний, посвященных

опухолям мозга, я увидел снимок мозга, который принадлежал пациенту с до боли

знакомым именем. Да, тот самый учитель физкультуры – у него обнаружили