Наталья Долинина - Печорин и наше время

«Первый день я провел очень скучно; на другой день рано утром въезжает на двор повозка... А! Максим Максимыч!..» Здесь нет никакого чувства, кроме радости, и в восклицании, которым Автор приветствует доброго старика, и в прямом признании: «Мы встретились, как старые приятели. Я предло­жил ему свою комнату». Но в следующих строчках уже начина­ет звучать странное пренебрежение, которого мы до сих пор не замечали в отношении Автора к Максиму Макснмычу: «Он не церемонился, даже ударил меня по плечу и скривил рот на манер улыбки. Такой чудак!..»

В «Бэле» Автор не раз восхищался многообразными уменья­ми Максима Максимыча; теперь он говорит о них с чуть заметной насмешкой, неуважительно. Даже то, что штабс-капитан «уди­вительно хорошо зажарил фазана», раздражает Автора. В «Бэ­ле» он старался расспросить Максима Максимыча, не сомнева­ясь, что тот может рассказать немало интересного. Теперь он замечает: «Мы молчали. Об чем было нам говорить?..»

Что же заставило Автора изменить свое отношение к доброму Максиму Максимычу? Очевидно, здесь, в этой скучной гостини­це, произошли какие-то событии — в них-го и кроется причина раздражения Автора. Мы ждем описания этих событии, по Автор не спешит удовлетворить наше любопытство. Пауза затягивает­ся. «Так сидели мы долго. Солнце пряталось за холодные верши­ны, и беловатый туман начинал расходиться в долинах, когда па улице раздался звон дорожного колокольчика и крик из­возчиков» .

Звон дорожного колокольчика и крик извозчиков — первые вестники появления Героя. Лермонтов нагнетает ожидание. Холодные вершины гор и беловатый туман дополняют спокойно- равнодушное настроение двух офицеров, молча сидящих у огня. Но ведь должны произойти какие-то важные события. «Когда же?» — ждет читатель.

Герой, Печорин, появляется далеко не сразу. Его появлению предшествует длинная церемония. Во двор въезжает несколько повозок, «за ними пустая дорожная коляска». Путешественни­ку, скучающему в скучной гостинице скучного города, интерес­но всякое новое лицо — но лица-то и Нет: есть только пустая коляска, невольно привлекающая внимание. /1а к тому же «ее легкий ход, удобное устройство и щегольской вид имели какой-то заграничный отпечаток». Такая коляска — признак богатства ее владельца, она возбуждает в Авторе завистливый интерес.

За коляской «шел человек с большими усами, в венгерке, довольно хорошо одетый для лакея... Он явно был балованный слуга ленивого барина...»

Героя еще нет, по читатель, вместе с Автором, уже заин­тригован — сначала элегантной коляской, потом балованным лакеем. Каков же должен быть владелец коляски и хозяин лакея, если даже его слуга покрикивает на ямщика?

«Несколько повозок» — это и была та самая оказия, кото­рой дожидались путешественники, чтобы отправиться в путь. Но Автор так заинтересован коляской и дерзким лакеем, не отвечающим на расспросы, что даже забывает обрадоваться приходу оказии. Максим Максимыч радуется: «Слава богу!» — и привычно ворчит, заметив коляску: «...верно какой-нибудь чиновник едет на следствие в Тифлис. Видно, не знает наших горок! Нет, шутишь, любезный: они не свой брат, растрясут хоть английскую!»

Читатель уже почти догадался, чья это коляска, но Мак­сим Максимыч еще ничего не подозревает. Видя любопытство

Автора, он обращается к слуге с расспросами — тон у него за­искивающий, неуверенный,— жалко становится старика, и не­доброе чувство возникает против слуги (а заодно и против его неведомого господина).

«— Послушай, братец, — спросил... штабс-капитан,— чья это чудесная коляска?., а?.. Прекрасная коляска!..»

Поведение лакея вызывающе дерзко: он «не оборачиваясь, бормотал что-то Нро себя, развязывая чемодан». Даже доброго Максима Максимыча рассердило такое поведение: «...он тронул неучтивца по плечу и сказал: — Я тебе говорю, любезный...»

Из неохотных и невежливых ответов слуги возникает, нако­нец, имя героя:

«— Чья коляска?., моего господина...

А кто твой господин?

Печорин...»

Читатель вместе с Максимом Максимычем вздрагивает от радости. Зная все, что связывает Печорина со штабс-капитаном, мы, как и он, не сомневаемся, что сейчас произойдет трогатель­ная встреча друзей, сейчас появится Печорин и бросится на шею доброму старику — и мы, наконец, увидим человека, кото­рый успел занять наше воображение... Но может быть, это не тот Печорин? Мысль эта возникает у читателя и у Максима Мак­симыча одновременно: «Что ты? что ты? Печорин?.. Ах, боже мой!., да не служил ли он на Кавказе?..»

Слуга по-прежнему груб и отвечает неохотно, но это уже но имеет значения, сейчас Максим Максимыч увидит своего друга, это он, ого зовут Григорий Александрович...

Хмурые ответы лакея но беспокоят штабс-капитана. Но читателя они заставляют насторожиться. Уже зная, что Максим Максимыч с барином «были приятели», слуга говорит почти невежливо: «Позвольте, сударь; вы мне мешаете». Может быть, он знает, что барнн не рассердится на него за такое обращение с приятелем?

Максиму Максимычу все это неважно, ему одно надо: уви­деть Печорина. «Да где ж он сам остался?» — вот что интересу­ет старика.

«Слуга объявил, что Печорин остался ужинать и ночевать у полковника Н...»

Ничего предосудительного в таком решении Печорина нет. Он ведь не знал, что в гостинице его ждет встреча с МаксимомМаксимычем. Конечно, приятнее остановиться у знакомогополковника, чем ночевать в скучной гостинице и ужинать стряп­ней трех глупых пьяниц. По тем не менее читателю обидно, что Печорин не поспешил в гостиницу.

Максим Максимыч убежден, что Печорин «сейчас прибе­жит». Все дело теперь только в том, чтобы уговорить лакея сообщить Печорину, к т о его ждет. Штабс-капитан почти униженно уговаривает слугу: «...ты, любезный, не пойдешь ли к нему за чем-нибудь?.. Коли пойдешь, так скажи, что здесь Максим Максимыч; так и скажи... уж он знает... Я тебе дам восьмигривенный на водку...».

Пойти к полковнику сам Максим Максимыч не может: он не в том чине, чтобы запросто являться в дом к высшим чинам. Место свое он знает.

В пушкинском «Станционном смотрителе» есть такая сцена. Смотритель Самсон Вырнн приезжает в Петербург и является к гусарскому офицеру Минскому, похитившему у него дочь. «Минский вышел сам к нему в халате, в красной скуфье.

Что, брат, тебе надобно? — спросил он его.

Сердце старика закипело, слезы навернулись на глазах, и он дрожащим голосом произнес только:

Ваше высокоблагородие!.. Сделайте такую божескую милость!..»

Самсон Вырнн — первый «маленький человек» в русской литературе — совсем низко стоит на служебной лестнице: он «сущий мученик четырнадцатого класса, огражденный своим чином токмо от побоев, и то не всегда...». По сравнению с ним, штабс-капитан Максим Максимыч занимает приличное положе­ние в обществе. Но все условно: Максим Максимыч столько же ниже полковника, сколько станционный смотритель ниже гусарского офицера.