Наталья Долинина - Печорин и наше время

Все люди, особенно в молодости, мечтают найти друга, которому можно рассказать о себе «все», который это «все» поймет... Но ведь и друг тоже хочет, чтобы его поняли! Под­линные отношения возникают там, где люди умеют не толь­ко перекладывать свою ношу на плечи другого, но и брать на себя чужую душевную ношу, думать о другом человеке, как о себе...

Нельзя, вероятно, сформулировать все основания, на которых возникает дружба,— они слишком разнообразны; но можно ска­зать, где она не возникнет никогда: на основе равнодушия и себялюбия. Вот почему Печорин и Верпер не сделались дру­зьями, а только стали приятелями: «...часто сходились вместе и толковали вдвоем об отвлеченных предметах очень серьезно, пока не замечали оба, что мы взаимно друг друга морочим».

Теперь, встретившись в Пятигорске, они возобновили ста­рые отношения, и с первой же встречи Печорин невольно выдает свою и Вернера горькую тайну: «...вот пас двое ^мных людей... Печальное нам смешно, смешное грустно, а вообще, по правде, .«ы ко всему довольно равнодушны, кроме самих себя » (курсив мой.- /У. //.).

Днсвинк Печорина еще много раз будет напоминать нам лермонтовскую «Думу», и здесь она не может не вспомниться: «...к добру и злу постыдно равнодушны...». Равнодушно Печо- ршха_н Всрнера никому не мешает, пока все идет"гладко и не возникает никаких столкновении, конфликтов — ничего драма­тического. Но ведь Печорин не может, не умеет, не хочет жить без бурь душевных — если их нет, он их создает. Так и здесь, в Пятигорске, он нарушит мирное течение жизни «водяного» общества, как в Тамани нарушил ровное течение жизни контра­бандистов,— и тогда равнодушие обернется злом.

После быстрой, напряженной «Тамани», где за сутки про­исходит столько драматических событий, «Княжна Мери» начи­нается как будто неторопливо: в первой записи — длинный рас­сказ о Грушницком; во второй — о Вернере. Л между том эта неторопливость обманчива; в первой записи происходит мно­жество событий («завязка» если хотите): встреча Печорина с Грушницким, встреча Печорина с Мери; вспышка влюблен­ности Грушницкого к Мери после истории со стаканом; первый приступ раздражения, зависти, активной неприязни Печорина к Грушницкому. Вторая запись, так неторопливо описывающая Вериера, пожалуй, еще богаче событиями, хотя Печорин почти все время не встает с дивана.

Первое событие: Вернер без колебаний становится союз­ником Печорина в той интриге, которую он намерен завести с Мери и Грушницким.

Второе событие: Вернер не' разубедил Мери, считающую Грушницкого разжалованным за дуэль. Печорин, узнав об этом, восклицает: «Завязка есть!., об развязке этой комедии мы похлопочем. Явно судьба заботится об том, чтоб мне не было скучно».

Третье событие: княжпа Мери «с любопытством» слушала рассказ своей маменьки о петербургских похождениях Печо­рина, о какой-то его «истории». В ее воображении Печорин сделался «героем романа», то есть тем, чем хотел сделаться Грушннцкий.

Четвертое, самое важное событие: Вернер рассказал Печо­рину, что у Литовских в доме была «дама из новоприезжих... очень хорошенькая, по очень, кажется, больная...», и Печорин узнал в описании Вериера «одну женщину, которую любил в старину».

И наконец, пятое событие: Печорин идет на бульвар, встре­чает там все общество и на свой лад начинает атаку на княжну Мери, стараясь ее рассердить как можно сильнее.

Вернер и Печорни действительно хорошо понимают друг друга; в длинной речи Печорина Вернер сразу видит «идею»: узнать «подробности насчет кого-нибудь из приехавших на во­ды» и догадывается, что речь идет о Литовских. Печорин, в свою очередь, совершенно точно спрашивает: «...что вам сказала княгиня Лнговская обо мне?

Вы очень уверены, что это княгиня... а не княжна?..

Совершенно убежден.

Почему?

Потому что княжна спрашивала об Грушницком».

Вернер в этом разговоре обнаруживает незаурядную про­зорливость.

«—Я предчувствую, — сказал доктор,— что бедный Груш­ницкий будет вашей жертвой...»

Конечно, Вернер не представляет себе, насколько точным и полным окажется его предсказание. Если бы он мог предпо­ложить, что дело дойдет до гибели Грушиицкого, он бы, может быть, не стал невольным союзником Печорина. Но он думает, что начинается просто занятная игра, и слишком равнодушен, чтобы мешать Печорину дразнить Грушиицкого и насмехаться над ним.

Есть что-то обидное в том, какими мелкими, несерьезными разговорами занимаются два умных человека: что сказала княгиня, что сказала княжна, в самом ли деле Печорин хочет «волочиться за княжной»... И что-то трагическое есть в этом: неужели так обделены эти яркие люди, что у них нет другой сферы деятельности, кроме мелких интриг?

Но как только упоминается женщина с родинкой, исче­зает ощущение мелкости происходящего. Весь легкий и потому неприятный тон, каким Печорин говорил о Мери, мгновенно исчезает.

«— Родинка! — пробормотал я сквозь зубы.— Неужели?»

О Мери он говорил, «продолжая рассматривать потолок и внутренне улыбаясь»; в этом была игра; игре соответствовали тон и жесты: то он «сказал... всплеснув руками», то «закричал в восхищении»; он был многословен и высокопарен. «Достой­ный друг!» — сказал он Вернсру, «протянув ему руку», и Вер­нер, подыгрывая ему, «пожал ее с чувством». Услышав о жен­щине с родинкой, Печорин сразу становится естествен: он не кричит и не всплескивает руками, а бормочет сквозь зубы — и потом говорит Вернеру очень серьезно: «Я ее не видал еще, но уверен, узнаю в вашем портрете одну женщину, которую любил в старину...»

О княжне Мери можно болтать с Вернером, лежа на диване и глядя в потолок. С мыслями о той, другой, он остается, когда Вернер ушел и «ужасная грусть стеснила» его сердце.

ВЕРА

Упоминание о женщине, которую он любил в старину, воз- врашает 1Течорина~к тому простому, искреннему тону, котогтам (Ш1 начат его пишпппг «Гу-мл'ш ,тщ нас свела 011И'гь~тпГ~Кт>в- казе. или пня нарочно сюда приехала, зная, что меня встретрТГ?..

Ц К'ЙК ММ Д>"ГрРТЧ\^р? И ПОТОМ. ПНЯ ли rrriVJ »

Печорин еще ни разу не назвал Веру по имени; она иногда значит больше, чем любые ласковые или страстные слова; Оне­гин тоже однажды узнал это: «у окна сидит она и все она» (Пушкин выделяет это слово курсивом); но Онегин прошел долгие душевные пути, прежде чем понял этот не граммати­ческий смысл короткого слова о н а. Какие душевные пути прошел Печорин, мы не зпаем. Мы и подозревать не могли до сих пор, что он_^№Ж«з^хак думать о женщине; ^ж&зывается — может. ^^ "

В нем все время обнаруживается что-то, чего мы и подо­зревать не могли.

«Нет в мире человека, над которым прошедшее приобретало бы такую власть, как надо мной. Всякое напоминание о ми­нувшей печали или радости болезненно ударяет в мою душу и извлекает из нее все те же звуки.,.^1 глупо создан: ничего не здб^»1ваю,— ничего!»