Наталья Долинина - Печорин и наше время

Вечером, гуляя р одиночестве, он чувствует «необходимость излить свои мысли в дружеском разговоре... но с кем?..» Не о Вернере, и, уж конечно, не о Грушннцком вспомнил он. «Что делает теперь Вера?» — думал я... Я бы дорого дал, чтоб в эту минуту пожать ее руку».

И тут ему встречается Грушницкий со своими восторгами: «Как Мери ноет!..» У Лиговских «один из самых приятных домов...». Да еще к тому же Грушницкий осмеливается чуть ли не делать ему выговор за дерзкое поведение, когда он выехал на дорогу и испугал Мери...

«—Л ты не хочешь ли за нее вступиться?» — спросил Печорин.

«— Мне жаль, что я не имею еще этого права...» — ответил Грушницкий.

Как все переменится через месяц! Они будут стоять у барьера — и поводом будет клевета Грушницкого на Мери, а Печорин будет ее защитником. Но сегодня Грушннцкий, как истинный влюбленный, только и мечтает защитить свою любезную от кого-нибудь. И кстати, по отношению к Печо­рину он сегодня вел себя благородно: как полагается прия­телю, пытался разубедить Мери, возмущенную «дерзостью» Печорина. Печорин же «внутренно улыбнулся» и продолжал свою игру.

Грушннцкий взволнован вечером, проведенным у Мери, ее пением: «Л я пойду шататься, — я ни за что теперь не засну... Послушай, пойдем лучше в ресторацию, там игра... мне нужны нынче сильные ощущения...»

Вот разница между любовью Грушницкого и любовыо Печорина: для одного сильные ощущения — ветер, горы, бы­строта скачки; для другого — ресторация, игра... Поневоле начинаешь сочувствовать уже не Грушницкому, над которым издевается Печорин, а Печорину, когда он отвечает на речь о сильных ощущениях: «Желаю тебе проиграться...»

В этой реплике двойной смысл: проиграться в карты и про­играть в игре с Мери. И мы уже сочувствуем обоим смыслам.

Прошло целых пять дней с тех нор, как Печорин обещал Вере и пригрозил Грушницкому, что познакомится с Литовски­ми и станет волочиться за Мери, а он все еще не сумел выполнить своего обещания и своей угрозы. Нужно торопиться. И 21 мая Печорин дает себе обещание: «...завтра бал по подписке в зале ресторации, и я буду танцевать с княжной мазурку».

Бал по подписке — как мы сейчас сказали бы: в складчи­ну — организован дворянским благородным собранием, куда не было доступа людям в солдатских шинелях. Грушннцкий мог только любоваться «своей богиней», стоя под окном, в толпе народа, а Печорин в его отсутствие мог рассчитывать пригласить Мери на мазурку, «пользуясь свободой» местных обычаев, «по­зволявших танцевать с незнакомыми дамами».

Княжна Мери с увлечением включается в игру, приготов­ленную для нее Печориным. А он, танцуя с Мери, невольно поддается ее обаянию: «Я не знаю талии более сладострастной и гибкой! Ее свежее дыхание касалось моего лица; иногда локон, отделившийся в вихре вальса от своих товарищей, скользил по горящей щеке моей...» Но вот беда: как ни мила Мери, Пе­чорин говорит и думает о ней не так, как он говорит и думает на­едине с собой; в сущности, он описывает ее теми же словами, что и Грушницкий; при всей неподдельности его восхищения милой молоденькой девушкой, он не забывает, что все это — игра, и разговор он начинает, «приняв самый покорный вид», но зако­нам игры.

Мери едва не нарушает всех планов Печорина: она, в сущ­ности, отказывает ему от дома: «...вы у нас не бываете...». Но на помощь Печорину приходит случай: драгунский капитан, вызвавшийся «проучить» княжну Литовскую, подсылает к ней «пьяного господина» с приглашением на мазурку.

К сожалению, сейчас нам трудно себе представить, на­сколько страшным, невозможным, ужасным было в то время для девушки приглашение на танец, сделанное пьяным незнакомым человеком. Отказать значило оскорбить и, может быть, под­вергнуться оскорблению. Принять приглашение — невозможно. Неизбежна казалась «история», о которой долго потом рассказы­вали бы друг другу: «Княжна Литовская? Эта та... с ней была история на водах...» Могло быть навеки запятнано имя девушки, потому она так испуганно огляделась: «Увы! ее мать была дале­ко, и возле никого нз знакомых... не было; один адъютант, кажет­ся, все это видел, да спрятался за толпой, чтоб не быть замешану в историю».

В этих условиях Печорину ничего не стоило оказаться благородным спасителем: он «подошел к пьяному господину, взял его довольно крепко за руку и, посмотрев ему присталь­но в глаза, попросил удалиться...». После этого Печорин без труда получил от княгини Литовской приглашение бывать у нее в доме. Танцуя с княжной, Печорин «дал ей понять очень запутанной фразой, что она» ему давно нравится; сообщил, что боялся затеряться в толпе ее поклонников, мимоходом посме­ялся над Грушницким и расчетливо предал его, сказав, что он вовсе не разжалованный, а всего только юнкер.

Он ведет игру по всем правилам, а ома естественна: «...ли­чико ее расцвело; она шутила очень мило; се разговор был остер, без притязания на остроту, жив и свободен; ее замечания иногда глубоки...». Она искренне признается, что все ее по­клонники «прескучны» — кроме Грушиицкого, который, «ко­нечно, не входит в разряд скучных...» — и тут Печорин подска­зывает ей слово, способное убить зарождающуюся в женском сердце влюбленность: «Но в разряд несчастных...» Он предает Грушиицкого с видимым удовольствием. Она, узнав, что Груш­ницкий юнкер, не хочет продолжать этого разговора, она ока­зывается благородной. Л Печорин?

Вчера он добился одного козыря в игре: был приглашен в дом Литовских. Сегодня осуществил то, что задуКгал еще в пер­вые дни: Грушннцкий выбрал его в свои поверенные. Более того, Грушннцкий сам, по своей инициативе, просит Печорина «замечать все», когда они оба будут у Литовских; Грушннц­кий обращается к нему как к знатоку женщин, рассказывает о княжне Мери: «...вчера ее глаза пылали страстью, оста­навливаясь на мне, нынче они тусклы и холодны...».

Какое наслаждение должен испытывать Печорин, равнодуш­но отвечая: «Это, может быть, следствие действия вод...» и отлично зная, что это — следствие его сложной игры, о которой он не забывет даже в присутствии Веры!

В гостиной Литовских, успев «досыта наговориться» с Верой, он, однако, не забывает заметить, как «рассеянно и неудачно» отвечала Мери на «мудреные фразы» Грушницкого. В своей игре он уже объединяет Мери с Грушницким: «Торжествуйте, друзья мои, торопитесь... вам недолго торжествовать!..»

И действительно, в течение нескольких дней он достигает больших успехов: за неделю княжне наскучил Грушннцкий, она уже зевает, слушая его речи, а Печорин холодно плани­рует следующие ходы: «...целый день не говорил с ней ни сло­ва... Еще два дня не буду с ней говорить».

Печорин беспощадно искренен в своем дневнике. Он пыта­ется понять самого себя, не оправдываясь и не приукрашивая причин своих поступков. Такая беспощадность kj;-'— редкое ^кппйгтпп. большинство людей стремится при любых обстоятельствах найти себе оправдания, но п этого свойства оказьГиаетсЯ МалЪ — Печорин далеко не всегда может разо­браться в самом себе.