Наталья Долинина - По страницам Войны и мира

А пока Браунау — маленький австрийский городок, где находится главная квартира Кутузова и

куда собираются русские войска, среди них — пехотный полк, в котором служит разжалованный в

солдаты Долохов.

У генерала, командира полка, одна забота: «лучше перекланяться, чем недокланяться». Поэто-

му усталые солдаты после тридцативерстного перехода «не смыкали глаз, всю ночь чинились, чи-

стились»; поэтому такую ярость вызывает у генерала неположенный цвет шинели Долохова; поэто-

му «звуки усердных голосов, перевирая», повторяют приказ:

«Командир третьей роты к генералу! командира к генералу, третьей роты к командиру!..» И,

наконец: «Генерала в третью роту!»

18

Поэтому генерал кричит на командира третьей роты Тимохина, пожилого заслуженного офицера;

называет злосчастную шинель Долохова то сарафаном, то казакином; не без юмора замечает: «Что,

он в фельдмаршалы разжалован, что ли, или в солдаты?..» — и, распаляясь, утверждаясь в своем гне-

ве, который уже ему самому понравился, останавливается только перед наглым взглядом Долохова и

его гордым звучным голосом: «Не обязан переносить оскорбления».

Роман Толстого называется «Война и мир», — уже в этом названии контраст, резкое проти-

вопоставление будней войны и будней мира; казалось бы, на войне все иначе, все по-другому, чем в

мирной жизни, и люди проявят себя здесь не так, как в светских гостиных; выступит иная, лучшая их

сущность...

Оказывается, ничего подобного. Отчаянный и наглый Долохов остается самим собой; в солдат-

ском строю он тот же, что в разгульной компании Анатоля Курагина. Полковой командир, «плот-

ный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому», не был нам знаком

раньше, но «а его месте мы легко можем представить себе знакомого нам князя Василия, — он

вел бы себя точно так же, и девиз «лучше перекланяться, чем недокланяться» вполне бы ему

подошел. Мы еще не видели на войне князя Андрея, но не можем себе представить, чтобы он испу-

гался генерала, как Тимохин, или был озабочен переодеванием солдат, как генерал. Зато очень лег-

ко представить себе Бориса Друбецкого адъютантом командира полка, выполняющим все его бессмыс-

ленные требования...

Оказывается, на войне люди проявляют себя так же, как в мирной жизни, — может быть, толь-

ко ярче выступают их характеры; нет контраста между войной и миром; есть другой контраст: как в

мирной жизни, так и на войне одни люди честны, другие — бесчестны и думают не о деле, а о своей

выгоде.

Полк прошел тысячу верст из России. Солдатские сапоги разбиты; новую обувь должно было до-

ставить австрийское ведомство и не доставило: полкового командира это заботит мало. Полк не готов к

боевым действиям, потому что нельзя воевать босиком, но полковой командир хочет показать главноко-

мандующему как раз обратное: все в порядке, полк готов к войне.

Только вот в чем беда: главнокомандующему не этого надо. Кутузов «намеревался показать

австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России». Он-то знает,

какое значение имеет обувь; после смотра солдаты скажут о нем: «Не... брат, глазастей тебя, и сапо -

ги и подвертки все оглядел...»

Все, что делает и говорит Кутузов, обратно тому, что делает и говорит молодцеватый, несмотря

на свою тучность, полковой командир. Кутузов стар; Толстой подчеркивает, что он, «тяжело ступая...

опускал ногу с подножки», что голос у него слабый, что шел он «медленно и вяло». Полковой ко-

мандир тоже немолод, но старается выглядеть молодым; он неестествен — Кутузов прост в каждом дви-

жении, «точно как будто и не было этих двух тысяч людей, которые не дыша смотрели на него и на

полкового командира».

Тот самый капитан Тимохин, который вызвал гнев полкового командира из-за синей шинели До-

лохова, привлекает внимание Кутузова:

«— А, Тимохин! — сказал главнокомандующий...

...в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось,

посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому

Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно от-

вернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.

—Еще измаильский товарищ, — сказал он. — Храбрый офицер! Ты доволен им? — спросил

Кутузов у полкового командира.

И полковой командир... вздрогнул, подошел вперед и отвечал:

—Очень доволен, ваше высокопревосходительство». (Курсив мой. — Н. Д.)

Полковой командир озабочен только одним — всегда одним: не упустить случая выдвинуться,

понравиться начальству, «перекланяться». Недаром «видно было, что он исполнял свои обязанности

подчиненного с еще большим наслаждением, чем обязанности начальника». Что бы ни происходи-

ло, он прежде всего думает о том, как он будет выглядеть в глазах начальства. Где уж ему замечать

других людей, где ему понять, что капитан Тимохин — храбрый офицер...

Кутузов ведь тоже не всегда был главнокомандующим — но и раньше, когда он был моложе,

он умел видеть других людей, понимать подчиненных, поэтому еще с турецкой войны он запомнил

Тимохина. Там, в битве под Измаилом, Кутузов потерял глаз. И Тимохину памятна эта битва:

19

после смотра он ответит полковому командиру, «улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух

передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом». (Курсив мой. — Н. Д.)

Что же сказал ему полковой командир и что ответил Тимохин?

«— Вы на меня не претендуйте, Прохор Игнатьич!.. Служба царская... нельзя... другой раз

во фронте оборвешь... Сам извинюсь первый, вы меня знаете...

— Помилуйте, генерал, да смею ли я! — отвечал капитан...»

Теперь, после милостивого обращения Кутузова с капитаном, генерал обращается к нему по име-

ни и отчеству, почти лебезит перед ним. А Тимохин? «Да смею ли я!..» Он ма ленький человек, та-

кой же маленький, как капитан Тушин, с которым мы скоро познакомимся; как Максим Максимыч у

Лермонтова. Но на этих маленьких людях держится русская армия — в битве под Шенграбеном Ту-

шин и Тимохин определят успех сражения; оба они не боятся неприятеля, но боятся начальства;

это понимает Кутузов, поэтому он отвернулся, чтобы не заставлять Тимохина вытягиваться

сверх меры. Кутузов не только очень, очень много знает о людях — он понимает их и жалеет,

сколько это возможно; он живет не по законам света, и в нашем восприятии он сразу оказывается

своим, как Пьер, как Наташа, как князь Андрей, потому что главное разделение людей в романе, кото-