Янь Гэлин - Тетушка Тацуру

Мать спрашивали, много ли Эрхай получает в городе.

— Рабочий первого разряда на коксовальном заводе, — рассказывала старуха, — таких государство кормит, одевает и жилье дает.

Тогда ей говорили:

— Счастливец ваш Эрхай.

И мать, тоже счастливая, сама верила в собственную выдумку.

Когда в окрестных деревнях учредили бригады трудовой взаимопомощи, старики получили третье письмо от Эрхая. Старик Чжан станцией больше не заведовал, в конце прошлого года ему на смену прислали нового молодого начальника. А он теперь был дворником Чжаном, каждый день проходил метлой зал ожидания размером в шесть квадратных столов, а площадку перед входом на станцию мел так, что пыль вставала столбом до самого неба. В тот день, прочитав письмо от Эрхая, дворник Чжан замахал метлой что было мочи. Старуха его в могилу сведет своим ревом, это как пить дать. Сын Эрхая заболел и в прошлом месяце умер. Эрхай, тоже мне, о таком деле только месяц спустя написал. И плакать-то матери поздно.

Старуха своими слезами и впрямь чуть не свела дворника Чжана в могилу. Из охапки приданого внуку хватала то крохотную шапочку, то башмачок и заливалась слезами. Рыдала о горькой доле Эрхая, о судьбине своей и старика, о Сяохуань, о чертовых япошках — заявились в Китай, все повырезали, повыжгли, погнались за снохой, та и выкинула ее старшего внука. Старуха плакала-плакала и доплакалась до Дахая. Бессовестный, сбежал из дома в пятнадцать лет, и где потом промышлял, где разбойни­чал — одному богу известно.

Дворник Чжан сидел на кане и курил. Подумал про себя, что жена отлично знает, куда сбежал старший сын. Жили тогда еще в Хутоу, он рабо­тал котельщиком на станции, а Дахай связался с молодчиками из сопротивления Японии, которые хозяйничали в горах. После того и сбежал из дома, они с женой решили, что сын ушел в горы, будет взрывать железные дороги японских гадов, рушить их склады и мосты. Эрхаю тогда было всего два года. Дворник Чжан подумал: будь Дахай жив, уже бы прислал письмо.

Мать больше в поселок не ходила.

Как-то летним утром на широкой грунтовой дороге, что тянулась посреди пшеничного поля, показался мотоцикл, в коляске сидел мужчина, похожий на служащего из управы. Мотоцикл в облаке пыли притормозил у ворот, из коляски спросили, здесь ли дом товарища Чжана Чжили.

Старуха сидела в тени дерева, расплетала хлопковые перчатки. Услы­шав вопрос, тут же подскочила. За эти годы она заметно убавилась в росте, и ноги ее так скривились, что стали похожи на две повернутые друг к другу ручки от чайника. Пока ковыляла к воротам, гостю через просвет между ее ногами было видно стайку цыплят во дворе.

— Мой Дахай вернулся? — старуха замерла в паре шагов от ворот. Чжан Чжили было школьное имя Дахая.

Товарищ из мотоцикла шагнул к старухе, объяснил, что он из уездного Управления гражданской администрации, явился доставить удостоверение героя на товарища Чжана Чжили.

Мать была уже стара и туго соображала — стояла и молча улыбалась, стараясь не показывать товарищу из управы свой щербатый рот.

— Товарищ Чжан Чжили доблестно пал в бою на Корейской войне. Пока был жив, пытался разыскать вас и отца.

— Доблестно пал в бою? — умом мать на несколько десятилетий отстала и от этой новости, и от слов гостя из управы.

— Вот его удостоверение героя, — товарищ вложил в скрюченные ста­рухины руки конверт из коричневой бумаги. — Денежную компенсацию получила вдова. У нее двое детей, оба пока не подросли.

Тут, наконец, старуха продралась сквозь ворох незнакомых слов. Дахай погиб, погиб в Корее, им, старикам, теперь за него почет, а вдове и ребя­тишкам деньги. Стоя перед незнакомым товарищем, который так и сыпал непонятными южными словами, мать не могла дать себе волю и зарыдать: она плакала всегда громко, причитая и колотя себя руками по ляжкам. К тому же Дахай убежал, когда ему было пятнадцать, и мать давно уже его оплакала, отрыдала по Дахаю и не ждала увидеть его живым.

Товарищ из Управления гражданской администрации сказал, что отныне Чжаны — члены семьи погибшего героя. Им полагается ежеме­сячное пособие от правительства, к Новому году будут выдавать еще сало и свинину, к Празднику середины осени — пряники, а ко Дню основания КНР — рис. По такой программе снабжают всех членов семей погибших героев в уезде.

— Товарищ руководитель, сколько детей у моего Дахая?

— Гм, я точно не знаю. Кажется, двое. Невестка ваша тоже боец добро­вольческой армии, служит в госпитале.

— О.

Мать не спускала глаз с гостя, скажет ли он теперь: «Невестка звала вас повидать внуков»? Но товарищ сомкнул губы и молчал.

Когда мать провожала гостя за ворота, вернулся дворник Чжан. Стару­ха познакомила мужа с товарищем из управы, они, как положено, пожали друг другу руки, гость назвал старика «уважаемым товарищем».

— Передайте невестке, чтоб приезжала! — сказал, прослезившись, дворник Чжан. — Если занята, так мы и сами можем выбраться, повидать ее и внуков.

— Буду помогать ей с ребятишками! — вставила старуха.

Товарищ обещал, что все передаст.

Мотоцикл было уже не слыхать, а старики только вспомнили о корич­невом конверте. Внутри лежала книжечка в твердой обложке с золотыми иероглифами по красному фону. Открыли — там удостоверение героя с фотографией Дахая и еще одна карточка, на ней Дахай снят с девушкой в военной форме, сверху надпись: «На память о свадьбе».

В удостоверении было сказано, что Дахай служил начальником штаба полка.

Мать снова отправилась в поселок. Ее сын-герой — начальник штаба полка, в Аньпине отродясь не видали таких больших чинов!

Как пришла пора ехать в Цзямусы к снохе с внуками, старуха скупила половину поселка: набрала и лесных лакомств, и мехов, и воздушных рисо­вых хлопьев, и соленых заячьих лапок, и табаку.

— Тетушка! Неужто хотите, чтоб внуков пронесло от обжорства?

— А то! — и старуха хохотала, щерясь ртом с четырьмя нижними зубами.

Когда Чжан Эрхай получил письмо с известием о том, что родители едут в Цзямусы, он был уже не Чжан Эрхай, а товарищ Чжан Цзянь, рабо­чий второго разряда. Это имя он вписал в бланк, когда пришел устраи­ваться на коксовальный завод. У стола с бланками взял в руки перо и, сам не зная почему, вдруг выбросил иероглиф лян — «добрый» — из своего школьного имени. За три года Чжан Цзянь быстро вырос от подмастерья до рабочего второго разряда. Рабочих Нового Китая с неполным средним, как у него, было немного, поэтому на группе по читке газет или на политучебе бригадир всегда говорил: «Чжан Цзянь, тебе первому слово!» Поначалу думал, что бригадир его, молчуна, только напрасно конфузит, заставляя первым выступать с речью. Но понемногу дело пошло, оказалось, нужно всего-навсего вызубрить пару десятков иероглифов и потом каждый раз за трибуной повторять, ничего не меняя.