Кэт Кроули - Лунное граффити

— И ты больше не хочешь, чтоб у тебя это бы­ло с парнем, любящим искусство?

От того, как он произносит «это», у меня по телу бежит ток.

— Искусство нравится и другим. Тебе, напри­мер.

Ну же, думаю я, ну же, поцелуй меня.

— Люси, мне надо кое-что тебе сказать.

Что ты до смерти хочешь меня поцеловать, я знаю.

— Что?

— Это про Тень. Про меня и Тень.

Хватит разговоров, мистер. Положи руку мне на задницу.

— Я действительно его знаю. В смысле, мы встречались. Я не говорил, чтоб тебя не разочаро­вывать. Он неплохой, просто недавно потерял ра­боту, и его маме не всегда удается оплачивать сче­та. Ты хотела романтической истории, идеального парня. Он не такой.

— Не нужен мне никакой идеальный парень.

Дура я, что так думала.

Я говорю сейчас не про Тень. Я боюсь, как бы Эд не решил, что мне он не нужен, потому что идеального первого свидания у нас не получи­лось. Я снова думаю о влюбленных, что целуют­ся с укутанными головами. Кто знает, что идеаль­но, а что — нет? Я с удовольствием поцеловала бы Эда сквозь полотняный мешок. Судя по все­му, то, что рассказывают про гормональный взрыв у подростков, правда. Я теряю над собой кон­троль. Совсем не по-джейностински, но такое классное чувство!

Беда, что по-джейностински ведет себя Эд, и говорит он теперь без умолку. Да замолчи же, чуть не вырывается у меня. Разговоры без действий приводят меня в отчаяние.

— Да он рядом не стоял с тем парнем, которо­го ты себе нарисовала, — продолжает Эд и садит­ся для убедительности.

— Хорошо, хорошо, я поняла. Тень — плохой.

Эд — хороший. Люси — глупая. Все настоль­ко проще, чем я думала. А теперь снова ложись рядом.

— Нет, ты не поняла. — Он вытягивает руки вдоль колен и похлопывает ладонями по ботин­кам.

— Ближе к утру Тень отправится грабить твою школу. Информационный центр.

— Класс миссис Джей? Он что, ворует у дру­гих художников? — Я тоже сажусь. Думаю. — Он ворует? Но он же преступник.

— Ну, ты и раньше это знала. Он же граффитчик.

— Это не то же самое, что вор.

— Не то же самое. — Эд медленно кивает, про­вожая взглядом каждую проезжающую машину. Теперь и я слежу за машинами. Мы смотрим на них целую вечность. Два человека, застрявших на обочине и влезших на крышу фургона свободной любви. Не знаю, о чем думает Эд, сама я думаю, как сильно мы порой ошибаемся.

— А люди едут куда-то, — наконец произно­сит он. — Вон та синяя, как считаешь, куда на­правилась?

Знакомая игра.

— В пустыню. Где красный песок и неподвиж­ная жара.

— Пустыня уродлива. Там нет ничего живо­го, — возражает Эд.

— Есть, надо лишь знать, куда смотреть. — Щелкаю три раза браслетом — на счастье и чтоб собраться с духом — и говорю что думаю: — Ну и ладно. Что ты молчал про Тень. — Щелкаю брас­летом еще раз. — Я знаю почему. Как бы там ни было, все изменилось.

Я двигаюсь, и теперь мы сидим рука к руке. Он тоже двигается.

Мы сидим наяву, и мне больше не нужно искать утешения в воображаемых сюжетах. Пусть Тень грабит школу, пусть рисует океаны. Пусть что хо­чет, то и делает. Я сижу, касаясь Эда.

Скребу ногтем по фургону, и краска в несколь­ких местах сходит.

— Знаешь, — показываю я, — в другой жизни этот фургон был синим.

Я смотрю только на нее. Стоит наклонить го­лову — и я прильну к ее веснушке, а если при­льну, меня уже не остановить.

— Люси, мне надо кое-что сказать тебе. — Она спрашивает «что?», и я говорю, что это про Тень. — Про меня и Тень.

Слова наконец-то вырвались наружу. Я рисую, как Тень возвращается к своему создателю и обре­тает тело. На словах, правда, все выходит не так быстро, и стройные очертания разговору придает Люси, а я от напряжения даже не замечаю, что сел, вместо того чтобы лежать рядом с ней.

— Он же преступник, — говорит она.

Так оно и есть, хотя я не преступник — дайте мне время, я нарисовал бы стену, и все стало бы ясно. Стена возникла много лет назад и не конча­ется. Мальчишка, чьи мысли мечутся в голове, а наружу выбраться не могут. Паренек, мысленно распахнувший все двери навстречу миру, но ему самому в них не выйти. Парень, глядящий с обо­чины, как синий автомобиль уносится вдаль.

Она говорит, что автомобиль едет в пустыню. Что пустыня не безобразна, что если присмотреть­ся, там тоже есть жизнь. Но я устал присматри­ваться. Я хочу простой жизни, без сложностей. Хочу сесть в одну из этих машин и уехать туда, где можно рисовать в воздухе, где мои мысли бу­дут видны без слов.

Люси придвигается ко мне, а я к ней. Думаю о стене с закупоренным привидением и едва каса­юсь Люси. Она улыбается мне, и я больше ниче­го не знаю. Она говорит, что фургон, на котором мы сидим, в другой жизни был синим. Я хочу в это верить.

***

Лео с компанией возвращаются, и мы снова втискиваемся в фургон. Лео стартует, а я завожу разговор, просто чтоб слышать ее ответы.

— Розовый омерзителен.

— Не всегда, — возражает Люси. — Миссис Джей водила нас в прошлом году на выставку од­ной художницы, Анжелы Бреннан. Там была уй­ма картин в самых насыщенных цветах: розовом, зеленом, красном. Тебе бы понравилось.

— Я не поклонник розового.

— Тебе бы понравилось название картины: «Все такое, какое есть, а не иное».

— Называй мы вещи своими именами, все бы­ло бы проще.

— Что бы ты делал, если бы не работал в ма­газине?

— Работал бы в «Макдоналдсе», что еще.

— Нет, ты не стал бы, — уверенно говорит она.

— Не стал бы. Я бы изучал искусство. Но у ме­ня даже двенадцати классов нет.

— В университете Монаша есть курс, заменя­ющий одиннадцатый класс, но если закончить его успешно, сразу принимают в универ. Когда я училась в десятом, Ал предложил мне такой ва­риант.

— И там только практические занятия?

— Какие-то эссе нужно сдавать, но в основном курс практический. Может, подашь документы?

— Денег на обучение все равно нет.

— Можно получить грант, и потом, ты можешь работать на полставки в том же магазине.

— Посмотрим, — соглашаюсь я, замечая, что Лео смотрит на нас в водительское зеркало.

Та художница права: все такое, какое есть, а не другое. Эссе я писать не умею, и в магазине кра­сок больше не работаю, так что выбирать не при­ходится. Хотя... Знай я об этом курсе, когда Берт был жив, все было бы по-другому. Он сказал бы: «Не посеешь — не пожнешь», — и сделал бы все, чтоб я там учился.

Лео заезжает на парковку при казино. Ночь здесь все еще шумная и людная, хотя время идет к двум. Мы огибаем здание и наблюдаем, как на­род валит к ярко освещенному входу.

Вдоль стоянки такси тянется очередь на Марию. Надо полагать, людей, жаждущих чуда, в городе хватает. Мама последние пять баксов отдаст за про­блеск надежды, а когда человек уповает на тебя так сильно, неправильно брать с него деньги.