Неизвестно - Яковлев А. Сумерки

Выступающие все ближе переходили к персональным оценкам. С. Горюшкин — секретарь парткома Московского машиностроительного завода, начал со слов: «Не могу согла­ситься с безудержным оптимизмом концовки выступления товарища Лигачева», а закончил так: «И последнее — о вы­ступлении товарища Ануфриева по поводу Александра Ни­колаевича Яковлева и о позиции народа. Я думаю, позиция народа такова, что не Яковлев, а Лигачев должен подавать в отставку».

Это было своевременной поддержкой, поскольку я знал, что среди участников пленума активно дебатируется вопрос о каких-то дисциплинарных мерах против меня, но обстанов­ка оказалась не столь простой, как она представлялась орто­доксальной группировке. Усиливались уколы и в адрес Лига­чева. Например, Кораблев, партработник из Ленинграда, бросил такую фразу: «Товарищ Лигачев занимался сельским хозяйством, которое больше, чем в нем, нуждается сегодня в законе о земле». Как говорится, не в бровь, а в глаз.

Я ждал ответного удара по моему выступлению, но его (кроме отдельных пустых замечаний) не последовало. Развяз­ка наступила, когда перешли к вопросу о положении в Ком­партии Литвы. После вступительного слова Горбачева на трибуну вышел Альгирдас Бразаускас — первый секретарь ЦК Компартии Литвы. Его речь была разумной, взвешенной, но пленум встретил ее враждебно. Началось судилище.

Что касается меня, то поначалу дело сводилось к отдель­ным упоминаниям: «был в Литве», «что-то сказал», «не обра­тил внимания». Но вот и гром грянул, давно ожидаемый мною. Секретарь ЦК Литвы на платформе КПСС, по фами­лии Швед, тесно связанный с КГБ, заявил: «Нередко на са­мом высоком уровне благословляются процессы, отнюдь не перестроечные. Например, меня просили передать членам пленума, что в республике многие коммунисты связывают идейно-теоретическое обоснование процессов, приведших республику к сегодняшней ситуации, с визитом в Литву Александра Николаевича Яковлева в августе 1988 года, когда эта ситуация только складывалась».

В перерыве ко мне подошел Горбачев и сказал: «Ко мне подходили рабочие из Нижнего Новгорода и сообщили, что они собираются потребовать от тебя официальных разъясне­ний своей позиции». Он посоветовал выступить и добавил, что даст мне слово вне очереди — «с рабочим классом шу­тить нельзя». Поначалу я растерялся. Под суд, на демагогиче­ское растерзание идти не хотелось. Примерно представлял, во что это выльется. Многие хотели крови и зрелищ.

В своем выступлении я пожурил литовцев за действия, ве­дущие не к подлинной независимости, а к сепаратизму. Но в целом говорил о своем принципиальном отношении к нацио­нализму. Не хочу пересказывать, лучше процитирую. «Оп­равдываться всегда плохо, неудобно. Но все-таки я должен внести ясность, поскольку вот уже который раз на пленуме моя фамилия, так или иначе, фигурирует в связи с литовски­ми событиями.

Что я думаю по этому поводу и что я говорил в Литве?.. ...Все мы знаем об особой опасности национализма. Но само явление возникает то тут, то там, как неукротимый Фе­никс из пепла. Значит, есть тому не только субъективные, но и объективные причины. Тут надо уходить от догм и штампов, и не только применительно к национализму, но и ко всем другим объективным факторам, питающим его, ибо национальный вопрос — это крайне деликатное, крайне тон­кое дело».

Говорил о вкладе республики в общесоюзную культуру и науку, говорил о том, что память бережет славу, которую в 60-е годы снискали поэма Межелайтиса «Человек», мону­мент Йокубониса «Скорбящая мать», фильм Жалакявичюса «Никто не хотел умирать». В 70-е годы страна узнала чест­ную и глубокую прозу Авижюса, философские поэмы и пье­сы Марцинкявичюса, а Банионис стал популярнейшим акте­ром. В 80-е годы общесоюзное признание получили Литов­ский камерный оркестр, взошла звезда молодого режиссера Некрошюса. Говорил о необходимости бережного отноше­ния к национальному достоянию любого народа, к языку, культуре, архитектурным и иным памятникам; о противоре­чивом воздействии экономики на межнациональные отноше­ния; о проблемах федерации, которые не обошли ни один на­род, включая и такую республику, как Россия; о том, что по всем этим и иным вопросам межнациональных отношений требуется взвешенная и убедительная позиция...

«Такова моя точка зрения... Я излагал ее не раз и в других выступлениях. Она была, есть и будет такой. Я категориче­ски против любого национализма, но я за то, чтобы развива­лось все подлинно национальное по самому широкому фронту: язык, культура, добрые традиции, все то, что и характери­зует Народ. И чем он малочисленнее, тем больше такта и внимания требует...»

В перерыве мы встретились с Бразаускасом.

— Не обидел я вас? — спросил я Альгирдаса.

— Ну что вы! Я все понимаю. Спасибо!

И чтобы подтвердить эту позицию, на трибуну литовцы делегировали Ю. Палецкиса, секретаря ЦК Компартии Лит­вы. Он сказал: «Тут уже не первый раз процессы в Литве связывают с приездом в августе 1988 года Александра Нико­лаевича Яковлева. Я думаю, что это совершенно не так. Пер­вые митинги, стотысячные митинги, прошли в Литве до этого приезда. Если так идти дальше назад, то многие скажут, что корень процессов в Литве — в апреле 1985 года. И действи­тельно, если бы не Перестройка, то мы жили бы комфорта­бельно для функционеров и успешно шли бы на дно, я бы сказал, к румынской ситуации».

И тут же выступление секретаря параллельного ЦК Кар- дамавичюса. Заявив, что выступления Бровикова, Лигачева и Сайкина отражают мнение большинства коммунистов, он обрушился на Палецкиса и на меня. «Мы хотим еще раз то­варищам передать, что пребывание товарища Яковлева в Литве действительно принесло ряд нехороших дел в нашей республике».

«Отступников» из Литвы осудили. Но на этом дело не за­кончилось. Я-то думал, что все позади, пора успокоиться. Ведь когда собственная фамилия била по ушам, сердце каж­дый раз подпрыгивало, как лягушонок. Ан, нет! Главное ока­залось впереди. Берет слово Мальков — первый секретарь Читинского обкома КПСС, и вносит следующее предложе­ние: «Мы, Михаил Сергеевич, о членах Политбюро много на местах слышим разноречивых заявлений, рожденных, как я считал до сих пор, домыслами и слухами. И каждый раз пы­таемся убеждать людей, что ничего подобного нет и мы этому свидетелями никогда не были. Я думаю, сегодня члены ЦК вправе поставить перед Политбюро вопрос так — к сле­дующему пленуму, который у нас, очевидно, будет через ме­сяц, нужно внести ясность. В конце концов, о товарище Ли­гачеве в течение двух лет идет разговор с одной стороны, а теперь есть еще и другая сторона. Давайте разберемся. Ес­ли товарищ Шеварднадзе не прав, надо ему разъяснение дать на пленуме, что так непотребно себя вести. Если то­варищ Яковлев не прав, ему тоже это нужно сказать. Если товарищ Лигачев не прав — то ему. Но после сегодняшнего пленума мы в очередной раз уже разоружены, и нам нечего объяснить коммунистам».