Неизвестно - Untitled.FR11

Они направились к зелёным воротам с калиткой. Три окна пятистенки выходи­ли на палисадник с оголившимися ветками вишнёвых деревьев.

- Зинуля, а где сейчас твой брат лётчик? Ты, я смотрю, не расстаёшься с его подарком.

- Жорка на дальнем Востоке. Окончил училище, поехал вслед за старшим бра­том, Николаем. Уже летает в боевом полку. Отец не пускал, так братец сбежал.

Они прошли в калитку и попали в чисто прибранный дворик. Здесь у телеги со снятым колесом возился Ваня Марчуков. Он распрямился, тряхнул непокрытой го­ловой и так, расставив испачканные руки, стоял, улыбаясь и оглядывая подружек:

- Ого! Какие к нам гости! Сама «докторица» пожаловала!

Паша покраснела. Она не ожидала увидеть здесь Ивана: Марчуковых в Алеш­ках хоть пруд пруди.

- Это Паша Киселёва. И нечего пялиться, братишка. Ставь своё колесо туда, где было!

Они прошли через сенцы и кухню с русской печью в светлую горницу. Здесь стояли длинные лавки вдоль окошек, стол, накрытый светлой скатертью. В углу, со свисающим по краям рушником, - иконы с зажжённой лампадой. Из соседней комнаты доносился стук швейной машинки: Паша знала, что старший Марчуков лучший портной во всей округе и шил на заказ не только костюмы, но и зимнюю одежду.

В большом, по сельским меркам, доме была ещё и спальня. Зина приоткрыла в неё дверь и спросила негромко:

- Мамочка, может, что надо?

В это время в горницу вошёл сам хозяин - среднего роста, седой, сутулый, на кончике носа очки в тонкой оправе. Карие глаза (как у Зинули!) живо глянули на гостью.

- Папа, это моя подруга, Паша Киселёва. Вместе учились в Борисоглебске, сейчас работает в нашей больнице.

- Пётр Агеевич! - с лёгкой хрипотцой в голосе представился глава семейства. - Милости просим отобедать с нами!

- Нет, спасибо, я только на минуточку!

- Вы у нас, кажется, в первый раз? Так что не откажите, очень наслышаны. Да, да. Похвальные отзывы! Да вот и Зинуля отменный борщ сварила, она не отпустит!

- Раздевайся, Пашуня! Мы печь уже каждый день топим.

И вправду, в доме было тепло, уютно, пахло лампадным маслом, как в дет­стве . А она, Паша, уже забыла, что такое свой дом.

Зина принялась накрывать на стол, и Паша с охотой принялась помогать. Могла ли она думать, что когда Зина уедет, этот стол ей придётся накрывать каждый день?

- Ой, Паша, какой красивый город Питер! Не передать! А в Пушкине - приро­да. Эта осень была просто золотая! А у меня в Питере брат Лёня учится, в лесо­технической академии. Я тебе рассказывала: у меня пять братьев. Я младшая. Ещё Виктор, он военный, служит под Питером, Костя - архитектор . В Питере живёт дядя Ваня, брат папы, - у него тоже куча сыновей и, представляешь, как у моего папы, одна дочь - Вера. Пашуня, давай на следующий год к нам, в институт!

- Я хочу в медицинский. Вот поработаю два года, буду поступать в Вороне­же.

Меж тем на столе появился чугунок с борщом, большая миска с мелко поре­занной вареной картошкой, политой душистым подсолнечным маслом, солёные огурчики.

Зашёл Ваня, громко крикнул с порога:

- Сестрёнка, кормить будешь?

Поднялась и Ольга Андреевна с постели, подошла к столу. Паша поняла, что Иван похож на маму. Хозяйка улыбалась, точно так же, как Иван.

- Мамочка, вот теперь у нас свой доктор, она тебя быстро вылечит! - тарато­рила Зиночка.

- Ольга Андреевна, как Вы себя чувствуете? Давайте я Вам пульс посчитаю.

- Спасибо, деточка, сейчас уже хорошо. Ваш врач таблетки прописал хоро­шие, бог даст, расхожусь. А ты что считать-то будешь?

- Мама, это сколько ударов в минуту твоё сердце делает, - вмешался Иван.

- Да кто ж его когда считал? Я вот и не болела никогда, да и никто мне ничего не считал. А тут пришёл врач, замотал мне чем-то руку и стал качать грушу ре­зиновую.

- Это он Вам давление мерил, - пояснила Паша.

- Вот-вот.

Зиночка разливала наваристый борщ по мискам, Иван заговорщицки погляды­вал на неё.

- А скажи, Зинуля, твоя подружка честная?

- Ты что мелешь? Он у нас шутник ещё тот, ты, Паш, не обращай внимания! Избалован вниманием, что и говорить, первая персона на деревне - и артист, и активист.

- А это по-честному, если она от всех нас свой голос прячет? С девчонками в больнице поёт, а к нам в клуб идти не хочет.

- Значит, вы так приглашаете! Пашуня, тебе нравится, как ребята поют?

- Хорошо поют. Я так вряд ли смогу, - зарделась Паша.

- Паша, как ты сюда приехала, расскажи!

- По распределению.

- Неужели со станции Народной пешком шла, с чемоданом?

- Главврач прислал Зайцева на Зайчике.

- Да что ты говоришь! Зайчик ещё жив? Ваня на нём чуть на тот свет не уехал. Вань, лет семь назад это было? Ушли вместе с Зайчиком под лёд весной. Так Ваня сам выскочил и его вытащил. Хорошо рядом с берегом, попали в полынью. При­ехал домой, как сосулька. Слёг, температура - сорок. Врач послушал, сказал как приговор: двустороннее воспаление лёгких. потом не мог поверить, когда Ваня через неделю поднялся и попросил борща.

- Такой борщ кого хочешь вылечит! - улыбался Иван, поглядывая на Пашу.

- Да уж, а теперь как чуть простынет - так кашель!

- Не кашляет только тот, кто не живёт! - смеялся Ваня.

Всё это время Пётр Агеевич молча ел, прислушивался к разговору молодёжи, озабоченно поглядывал на бледное лицо жены.

* * *

Зимним январским вечером Паша надела овчинный полушубок, подаренный ей главврачом, валенки, шапку и отправилась в клуб, на репетицию. Падал мел­кий снежок, было морозно, но безветрено, снег скрипел под ногами, когда она шла по тропинке к фонарю, что горел над дверями избы-читальни.

Шапку-ушанку ей пошил Пётр Агеевич за то, что она почти каждый день при­ходила к тёте Оле, мерила ей давление, приносила лекарства. Зина, уезжая, по­просила позаботиться о матери.

Ваня Марчуков работал агрономом, готовился поступать на рабфак, но репети­ции не пропускал. В конце концов, она привыкла к нему, к его шуткам и даже не заметила, как он занял в её душе все первые места. Казалось, он всегда двигался, куда-то летел, бежал, спешил и всем вокруг дарил свою белозубую улыбку. Дома его звали непоседой. У Марчуковых в доме не было курящих мужчин, никто не пил самогонки или ещё чего-то. Очень быстро Паша перестала замечать, что

Иван взрослый двадцатисемилетний мужчина, и ей стало обидно, что он обраща­ется с ней, как с девчонкой.

В клубе натоплено, единственная лампочка горит на сцене, где собралась вся троица.

- А, Пашуня! Раздевайся! Сейчас мы закончим с самым трудным: пытаемся разложить на два голоса романс «На Кубе». Ты посиди минут пяток. - пред­ложил Иван.

... На Кубе... где под сводом лазурных небес...

- стал выводить негромко, вторым голосом Ваня. Троепольский щипал струны мандолины.

... Всюду нега, покой!