Питер Сингер - Освобождение животных

живое существо лишено способности чувствовать боль, то невозможно облегчать то,

чего нет. Однако животные, как известно, ощущают боль так же остро, как и человек.

Поэтому, если человеческие существа имеют право на избавление от острой

физической боли, то оно не есть специальным правом только для человека. Животные

должны также его иметь.

Столкнувшись с вышеизложенной ситуацией, философы, стоящие на страже удобной

человеческой морали, увидели необходимость подкрепления наличия пропасти между

человеком и животными каким-нибудь нравственным базисом. Но в бесплодных

попытках найти конкретное отличие, с помощью которого можно было бы сделать это

без подчеркивания понятия «равенства» исключительной сферой людей, философы

начинают говорить вздор. Последним их прибежищем в спасении от неумолимых

фактов являются высокопарные фразы о неком «внутреннем чувстве достоинства

человеческой индивидуальности». Они говорят о «внутреннем достоинстве всех

людей», так, как-будто люди обладают чем-то таким, чего другие существа иметь не

могут, или же они говорят, что человеческие существа, и только они, являются

«конечной целью и ценностью для себя», в то время как «что-то другое, пытающееся

выступать как человек, может иметь ценность только для человека».

Конечно не все знают, что дело заключается в том, что привлекая внимание к

внутреннему достоинству человеческих существ, исполнители такой акции делают

решение философских проблем о равенстве настолько долгим, насколько и не

подвергаемым никакому сомнению. Раз уж в эту полемику втягивают нас маститые

ученые, то мы спрашиваем, как же это так может быть, что все люди, включая

младенцев, умственно дефективных, уголовных психопатов, Гитлера, Сталина и прочих

— имеют особый род достоинства или благородства, которого нет у слона, свиньи или

шимпанзе и они не смогут его когда-либо достичь. Мы видим, что ответ настолько

труден, насколько наше оргинальное требование демонстрирует слабость оправдания

неравенства человечества и других животных. В действительности эти два вопроса

можно свести к одному — разговорами о внутреннем достоинстве и нравственном

благородстве делу не поможешь, потому что какая-либо удовлетворительная защита

претензии, что все люди и только они обладают внутренним достоинством, обязательно

должна быть подкреплена рядом соответствующих весомых доказательств или

характеристик, что только существам рода человеческого присущи указанные качества

с указанием причин, благодаря которым люди эти качества имеют. Внедрить идеи о

достоинстве и благородстве путем подмены существенных факторов другими,

сводящимися к надоевшему перечислению отличий человека и животных — теперь

будет недостаточно. Красивая фразеология как последний ресурс тех, кто исчерпал

запас реальных доказательств — вот что ожидает нас в будущих диспутах.

Если кто-нибудь все еще думает, что можно отыскать те или иные относящиеся к делу

особенности, которые отличают всех людей от всех представителей других видов,

давайте снова рассмотрим факт о наличии среди людей особей, ясно и вполне очевидно

занимающих низший уровень по осведомленности, самосознанию, эрудиции, чем

существа многих нечеловеческих видов. Я имею в виду людей с глубокими и

непоправимыми нарушениями функций мозга, а также людей младенческого возраста;

избегая сложностей, присущих анализу поведения младенческих особей, я остановлюсь

на постоянно умственно отсталых людях.

Философы, поставившие своей целью отыскать особенности, которые доказывали бы

отличия людей от других животных, редко уделяют внимание категориям людей,

обладающих тяжелыми комплексами неполноценности, не позволяющими увенчать их

затасканным ореолом исключительности и благородства. Нетрудно увидеть, почему

они не делают этого; если развить это направление без переосмысливания нашей

позиции к другим животным, то это будет означать, что мы имеем право проводить

причиняющие боль эксперименты на умственно отсталых людях; рассуждая подобным

же образом, не трудно прийти к логическому выводу, что мы также должны иметь

право выращивать, разводить неполноценных людей, чтобы убивать их для

употребления в пищу.

Для философов, участвующих в дискуссии по проблемам равенства, легче всего было

бы находить выход из трудных ситуаций путем исключения из обсуждения умственно

отсталых людей, как, якобы, вообще не существующих. Гарвардский философ Джон

Роулз в своей объемистой книге «Теория справедливости» выступает против

рассмотрения этой проблемы, когда пытается объяснить, почему принципы нашей

юстиции мы распространяем только на людей, но не на других животных; он просто

отделывается от нее при помощи такой ремарки: «Я не могу проверить эту проблему

сейчас, но я допускаю, что представление о равенстве не всегда может быть

продемонстрировано материально». Такое экстраординарное решение вопроса, по-

видимому, должно означать или то, что мы можем обращаться с умственно отсталыми

людьми так же, как мы обращаемся с животными, или наоборот, согласно собственной

формулировке Роулза, мы должны распространить принципы нашей юстиции на

животных.

Что еще может сделать философ? Если честно стать лицом к лицу с проблемой,

поставив вопрос об аморальном отношении к животным, это настолько высветит

невыносимость существующего состояния, что назревшая необходимость радикальной

ревизии юридического статуса живых существ нечеловеческого происхождения станет

очевидной. В безнадежной попытке спасти общепринятые точки зрения этот философ

будет вынужден доказывать, что мы должны относиться к живым существам, исходя не

из истинных их особенностей, а руководствуясь нередко абстрактной полезностью «в

целом для видов». Чтобы увидеть, к каким ужасающим последствиям может привести

такой подход, представим себе, что в каком-то далеком будущем в обществе с далеким

для нас культурным укладом, люди придут к выводу, что большинству женщин будет

удобным и нормальным, если мужчины, оставшись дома, будут смотреть за детьми,

вместо того, чтобы ходить на работу. И такое решение, конечно, вполне будет

совместимо с фактом (очевидным и по-своему доказательным), что действительно

существуют женщины, которым меньше подходит смотреть дома за детьми и более

нравится отправляться каждое утро на работу, чем многим мужчинам. Будут ли в таком

случае философы утверждать, что такие женщины, являясь исключением из общего их