Дима - ПОНЕДЕЛЬНИК

разглядев его намерений… дать врагу нашей семьи абсолютную свободу в городе – я никак

не могу тебя понять… неужели ты раскаялся и наивно хотел показать, что все осталось в

прошлом… папа, где бы ты ни был сейчас, знай, что сам я не могу держать на тебя зла, я

простил тебе смерть моего брата и все, что произошло со мной и Адель… и когда я пришел

к тебе и добил тебя – это не была месть… я просто не мог оставить тебя мучиться, ты

бы все равно умер… я не верю в Бога и не знаю, сможет ли меня кто-нибудь понять, но,

убив тебя – так я тебя простил… ), летим дальше – вот по улице бредет мрачный водитель

Семеновых, он все ищет без вести пропавшего друга, хотя тот погиб неделю назад, спасая

Никиту от выстрелов Филиппа, и теперь лежит под надгробным камнем, но не под своим

именем и с лицом своего шефа, искусно воссозданным пластическими хирургами ( …он бы

не бросил меня, не верю, только не он, ведь только накануне говорил, как меня любит… как

хочет уехать со мной, до сих пор он никогда не был так нежен… а если самое худшее… не

могу даже думать об этом… до отъезда – пятнадцать минут…) , тем временем камера, не

мешкая, набирает скорость, летит прочь от троллейбусного парка, вырывается за границы

города Вышнего и в плавном, небывалом прыжке достигает пределов закрытой воинской

части: здесь темно, сплошь леса, едва различима церковь, запутавшаяся в ветвях, – как все-

таки глупы люди, полагая, что ее возвели для оберега, а ведь, напротив, Вышняя церковь

построена здесь, потому как издавна места вокруг считались священным, что, правда,

забылось за давностью лет, – секретная комиссия СССР билась над тайной здешних лесов,

над загадкой этого жирного болота, растекшегося кляксой в самом центре закрытой

территории – видишь? – теперь уже специальная секретная комиссия РФ трудится, но все

безрезультатно, и сейчас где-то здесь, наверное, гуляет счастливая Адель, готовясь к

последнему, необыкновенному путешествию, как жаль, что нам так и не удалось ее

разглядеть, – глазок камеры неожиданно, стремительно взмывает вверх и летит долго-долго,

быстро-быстро, пока нашим глазам не предстает идеально круглая планета, обрамленная

нежно струящимся светом.

* * *

ОН: В целом я доволен. Хороший роман получился, странный такой.

ОНА: Как назвал?

ОН: «Понедельник». Хотел сперва назвать «Тебе больно»…

ОНА: Это название мне больше нравится.

143

ОН: Ну подожди. «Тебе больно» лучше использовать в качестве слогана для рекламной

кампании, знаешь, печатать жирным шрифтом на бумажных поясках. На таких в книжных

магазинах обычно стоит «Новинка» или «Лучшие продажи тогда-то». С полки это стразу

бросится в глаза. Тебе больно! Люди непременно отреагируют, ведь всем больно. А как

название, мне кажется, оно слишком претенциозное…

ОНА: Все равно мне больше нравится, чем «Понедельник». Банально как-то.

ОН: Но тут ведь параллели со Стругацкими – «Понедельник начинается в субботу», с

«Воскресением» Толстого, понедельник – день тяжелый, в конце концов.

ОНА: Воскресение – это не день недели, а процесс такой.

ОН: Знаю! За кого ты меня держишь? Было еще одно название, на английском. «It Hurts».

А? Как тебе?

ОНА: Думаешь, я поняла?

ОН: It Hurts переводится двояко: можно сказать – «это причиняет боль», в смысле сам

текст, а можно – «оно причиняет боль», ведь в романе над героем-читателем глумиться

какая-то неведомая сила…

ОНА: Ладно, колись уже, что это за сила?

ОН: Сама все узнаешь, когда роман выйдет в печать.

ОНА: Когда еще ты его издашь.

ОН: Ну вот бегаю по издателям. Общался тут с одним недавно… Беленький такой.

ОНА: Беленький? Альбинос, что ли?

ОН: Да нет! Фамилия это.

ОНА: А-а. Приколько. Типа, добрый день, я Беленькая. Привет, а я Черненький.

ОН: Слушай дальше. В общем, рассказываю ему взахлеб, что в романе происходит: мол, от

второго лица написано; вставки от первого лица – неведомая сила, причиняющая боль

читателю; вставки от третьего лица; попытка теоретически доказать существование Бога;

гниющая матрешка-переросток, церковь, построенная на деревьях, библиотеки горят и книги

оборачиваются прахом при загадочных обстоятельствах, таинственное вещество 28jx,

несколько противоборствующих сил, девушка в нижнем белье под кроватью, бла-бла-бла.

Мне ведь надо произвести хорошее впечатление, вот я и заливаюсь, говорю: «Понедельник»

– роман в жанре «до кучи», берите не пожалеете. А он все на свои руки смотрит, и никакой

реакции. Я замолчал, жду. Сидим, как идиоты, оба молчим. Тут он встрепенулся и просит:

вы, мол, выпишите мне на бумажку какое-нибудь яркое предложение из своего романа,

чтобы использовать его в качестве рекламного слогана. Ну ты ведь знаешь, я люблю такие

дела. Пишу ему по памяти: «Уровень Г26, этаж 74, лаборатория №19. Главное

Субстанциональное Хранилище. Касается душки, дело утвердили. Опасно».

ОНА: А он чего?

ОН: Ничего! Взял, сунул, не посмотрев, в карман брюк и до свидания!

ОНА: Хамло.

ОН: Да ну его, странный какой-то.

ОНА: И не позвонил потом даже?

ОН: Нет, исчез куда-то. Не знаю… Ой, да на кой он мне сдался? Какого-нибудь другого

издателя найду, мало их, что ли?

ОНА: Ну как знаешь.

ОН: Слушай, что мы все обо мне? Ты-то как?

ОНА: Ой, не спрашивай. Максим опять чудит. И вот мне интересно, хоть ты мне ответь –

так можно жить? Я поражаюсь…

* * *

- …папа изобрел вещество, способное уничтожить любой вид бумаги, - увлеченно

рассказывает Никита, пока вы движетесь в сторону центра Вышнего. Возвращаться к

машине у склада было слишком опасно. – Произошло это совершенно случайно, у него

144

остался только один образец, но воспроизвести химическую формулу никак не удавалось,

постоянно не хватало какого-то ингредиента. Тогда он как раз переехал на работу в Туринск,

и Степан Михайлович с отцом Филиппа ему очень помогли. Но затем, когда стало ясно, что

папа не сможет повторить формулу 28jx, по крайней мере в ближайшее время, их дружба

дала трещину. Папа считал, что на базе уже полученного вещества необходимо создать смесь

противоположного заряда – укрепляющую бумагу. Всю жизнь он мечтал настолько

усовершенствовать бумагу, чтобы книги существовали вечно, и решение проблемы виделось

ему как раз в 28jx. Отец Филиппа, напротив, понимал высокую ценность уже имеющегося

изобретения, считал вещество мощным оружием, и поэтому уговаривал папу продолжить

эксперименты за рубежом. То был конец 80-х. Степан Михайлович просто не лез в научные

споры и занимался хозяйственной работой. Но, возможно, если бы он как-то примирил и