Маргерит Юрсенар - Северные архивы. Роман. С фр.

быстро потеряли бы здесь веру, если бы она не

была глубоко укоренена у них в душе. Такова бы­

ла неизменная реакция людей, приезжавших с

Севера, на соединенную с распущенностью пом­

пезность итальянского католицизма. За Мишелем

159

Шарлем и его возмущенными друзьями я замечаю

мощную фигуру монаха-августинца, который в

XVI веке по прибытии в Рим едва не пал на коле­

ни, чтобы поцеловать священную землю, орошен­

ную кровью стольких мучеников, а вернувшись на

родину, стал Лютером. Но хорошо воспитанные

молодые французы сочли бы претенциозными

всякие попытки реформировать церковь. Они до­

вольствуются тем, что закуривают сигару и пере­

ходят на другие темы.

«Это путешествие развило мой ум, мое созна­

ние почти ощутимым образом», — скромно заме­

чает Мишель Шарль. Страницы, где этот прогресс

особенно заметен, адресованы Шарлю Огюстену

и посвящены политике. Уже в одном из писем к

матери Мишель Шарль отважился на поэму в про­

зе собственного сочинения (выдав ее за перевод

с итальянского), где сожаление по поводу плачев­

ного состояния Флоренции отлилось в выраже­

ния, весьма близкие тем, которые Мюссе

вкладывает в уста флорентийских изгнанников в

«Лорензаччо» *: этот образчик романтического

красноречия был всего лишь ученическим плагиа­

том. На сей раз он пишет как взрослый и обраща­

ется к мужчине. Будучи иностранцем, хорошо

говорящим по-итальянски, Мишель Шарль выслу­

шал от молодых людей, встреченных во время пу­

тешествия, немало горьких признаний, они

делились с ним своей ненавистью, своими святы­

ми надеждами и разочарованием. Всегда бывает

важен момент, когда юноша, прежде нисколько

160

не интересовавшийся политикой, вдруг обнаружи­

вает, что несправедливость и ложно понятые ин­

тересы проходят перед ним по улице в плащах и

мундирах или сидят за столиками в кафе добрыми

буржуа, не принимающими ничью сторону. Такой

датой стал для меня 1922 год, случилось это в Ве­

неции и Вероне *. Мишель Шарль, возмущенный

наглостью таможенников и сбиров гнусных неа­

политанских Бурбонов, хорошо понимает, что про­

исходит в душе таких же юношей, как он. С

легкой грустью, обычной в таких случаях, моло­

дой человек замечает, что Франция перестала

быть светочем для его пылких молодых друзей.

Большие надежды, которые возлагались на нее в

1 8 3 0 году, оказались обманутыми, пишет Ми­

шель Шарль. Шарль Огюстен, для которого собы­

тия 1 8 3 0 года были закатом легитимизма, должно

быть, содрогнулся, прочтя эти строки: пропасть

между поколениями существует во все времена,

даже если на краю ее расцветают цветы добрых

чувств.

Увлечение либерализмом, предшествовавшее

Рисорджименто в Италии, — одно из самых заме­

чательных явлений прошлого века; с той поры, ког­

да в эпоху Возрождения гуманизм и платонизм

воспламеняли души итальянцев, страну редко охва­

тывала столь подлинная страсть. Когда подумаешь,

что к великим устремлениям и трагическому само­

пожертвованию отдельных личностей прибавилась

кровь, совместно пролитая на полях сражений в

XIX веке, приходится вновь, хотя бы по привычке,

смиряться с багряным морем, залившим Европу.

161

11-1868

Труднее принять то, что затем последовали савой-

ская буржуазная монархия, принесшая с собой де­

лячество и спекуляцию, война в Эритрее *,

предвосхитившая войну в Эфиопии, Тройственный

союз *, приукрашенный объятиями сестер-латиня­

нок, и бессмысленные жертвы в Капоретто *, труд­

нее принять то, что из беспорядка родились не

реформы, а фанфаронады фашистов, Гитлер, вопя­

щий в Неаполе (до сих пор слышу его) между дву­

мя шеренгами молодых орлов, застывших словно

истуканы; крысы, пожирающие трупы в Ардеатин-

ских рвах, Чиано *, застреленный в кресле, рим­

ский диктатор и его любовница, повешенные вниз

головой в гараже. Все бы ничего, если бы беспоря­

док, на сей раз необратимый, не продолжался и не

было бы Венеции, разъедаемой химическими вы­

бросами, Флоренции, подтачиваемой эрозией, про­

тив которой никто не борется, восьмидесяти

миллионов перелетных птиц, которых ежегодно

убивают бравые итальянские охотники (десять

штук на человека, не так уж и страшно), не было бы

загубленной сельской местности вокруг Милана,

ставшей воспоминанием, вилл актрис на Аппиевой

дороге *, «городков искусства», превратившихся в

декорации среди бесплодных промышленных зон с

их каторжной работой и пыльными человеческими

муравейниками. Я знаю, что итоги развития других

стран весьма схожи, но плакать от этого хочется не

меньше.

Вернемся к Мишелю Шарлю. Тридцать лет

спустя он говорил сыну, что благодаря разумной

экономии ему удалось прожить в чарующей Ита-

162

лии почти три года. На самом деле он пробыл там

около десяти месяцев, оставшуюся ж е , куда мень­

шую часть времени он провел в швейцарских го­

рах и немецких университетах. Но д а ж е если

предположить, что мой отец ничего не преувели­

чил, подобная ошибка показывает, до какой сте­

пени пребывание Мишеля Шарля в Италии,

которую ему не суждено было больше увидеть,

стало для него временем свободы и как быстро

оно переместилось в область мифического, без

всякой связи с датами календаря. В подобных слу­

чаях нам всем свойственно ошибаться: нам всегда

кажется, что мы долго прожили там, где жизнь

наша была насыщенна. «Пятнадцать лет, проведен­

ных мной в армии, промелькнули быстрее, чем од­

но утро в Афинах», — заставила я сказать

Адриана, повествующего о своей жизни. Именно

для того, чтобы вновь насладиться наедине с со­

бой несколькими итальянскими утрами, раздоса­

дованный муж, несчастный или разочаровавшийся

отец, чиновник Второй империи, отправленный

Республикой в отставку, больной, знавший, что

дни его сочтены, и, быть может, не слишком хо­

тевший продлевать их, переписал мелким, тонким,

ныне почти выцветшим почерком эти заурядные

письма, сиявшие для него огнем воспоминаний.

* * *

Один эпизод из путешествия в Сицилию заслу­

живает особого упоминания. Пережив событие,

потрясшее его до глубины души, Мишель Шарль,

163

11*

не выходя за жесткие рамки своего несколько

плоского реализма, сумел в виде исключения до­

стичь цели, которую ставит перед собой любой

писатель: передать свои ощущения так, что их не­

возможно забыть. Речь идет о восхождении на

Этну. Мы видели, как в Версале ему пришлось