Семен Кирсанов - Собрание сочинений. Т. 3. Гражданская лирика и поэмы

Там — лепешка шлепнулась,
выстрелила звездами.
Там — длиннющим шомполом
злят кипенье грозное.
Там — страда тяжелая
на струе, у желоба,
где стальное золото
в чане ходит кольцами,
где немало пролито
пота комсомольцами
наряду со старыми
сталеварами…

Ничего, товарищи,
ваше дело верное.
В новичках до старости
вам не ждать! Уверен я!
Вот уже райкомовцы
с тем письмом знакомятся,
вслух оно читается,
правильным считается,
а кто с ним не считается,
очень просчитается!

Цех любимый!
В ночь — пучки лучей.
Гул глубинный
пламенных печей.

В брызгах, в пене
гибкая струя.
Сталь — в кипенье.
Нужная. Своя.

С мыслью этой
через двор и ров
в цех нагретый
входит Боровлев.

Человек он
крупный, пожилой,
с прошлым веком
бился тяжело.

Век что омут
страшный был для нас.
Он-то помнит
фирму «Провиданс».

Помнит стачку
между двух веков,
помнит «тачку»
для меньшевиков,

тяжесть гайки,
что зажал он сам,
и свист нагайки
над лицом, и шрам…

И шапки в воздух —
в Октябре, крича:
— Дать заводу
имя Ильича.

Телом тяжкий,
с легкою душой,
вон — в фуражке,
мастер над ковшом.

Из парткома
вышел. Говорят,
что знаком он
с жалобой ребят…

Плохо варим.
Двор еще пустой.
От аварий
что ни день — простой.

А завод-то
не бельгийский — свой.
Где ж забота,
где любовь, где бой?

Кто ж подложит
страсти в огонек?
Этот, может,
смуглый паренек?

Присмотрись-ка,
стоит предложить…
А жить без риска —
вроде как не жить.

И у пасти
с заревом по край
молвит мастер:
— Слушай-ка, Мазай,

тут Волошин
умудрился слечь.
Не возьмешь ли
на недельку печь?

Двинешь дело —
вырастет и срок.
Где неделя —
там и месяцок.

Ты, я слышал,
план придумал свой?
Случай вышел —
действуй, перестрой.

В деле этом —
нужно — помогу.
Хоть советом,
в общем, чем могу.

Жду успеха.
Будь, Макар, здоров.
И из цеха
вышел Боровлев.

Добр, участлив,
сердце — напрямик.
Старший мастер,
старый большевик…

Крутолобый,
в самой гуще дел —
он особый
к нам подход имел.

Не обидит,
но и не польстит.
Брак увидит —
другу не простит!

— Ну, Макарка, —
голоса ребят, —
с первой варкой,
магарыч с тебя!

Улыбнулся
в белых два ряда.
Подтянулся.
Горд, как никогда!

Цех любимый!
Жизнь все горячей.
Гул глубинный
пламенных печей!

Всех вы краше,
близкие мои,
люди нашей
трудовой семьи!

Как-то в парке вязовом
Пузырев рассказывал,

ножичек показывал —
блеск на нем проскальзывал.

Волос режет лезвие,
верткое и резвое!

— Вот вы, братцы, варите?
А котелком не варите.

Про булаты слышали?
А знать про них не лишнее.

Поглядев на стали те —
просто ахать станете!

Диво! Но теперь они
навсегда потеряны.

Ходит в нашей коннице
сказка о буденновце:

Бил врага он саблею
в смысле веса слабою.

Но в работе — светится,
в рубке — чертом вертится!

С ней герою (верьте — нет)
лишь победа, смерти нет!

Сабелька музейная.
Шла среди князей она.

Века два не портится.
И так дошла до корпуса.

Конь был серый, в яблоках.
Парень — будто писаный.

Вязью вниз по сабельке
вот что было писано:

«Без дела не выхватывай,
без славушки не вкладывай».

Только не загадывай,
что за сплав булатовый.

А Мазай загадывал,
что-то в печь закладывал.

Ложкой сталь выхватывал,
в душу к ней заглядывал!

За два года
(срок не очень долог)
у завода
вырос наш поселок.

Тут мы жили
жаждой дел и строек,
как пружины
вскакивали с коек,

и друг друга
поздравляли братски
с углем, с плугом,
с цехом сталинградским;

с виноградом,
что Мичурин срезал;
с водопадом
мощи Днепрогэса;

телеграммой
поздравляли, слали —
с первым граммом
сверхособой стали;

с ярким светом,
с домнами Магнитки…
И об этом
были в клубе читки.

Что ни вечер,
при шарах молочных
в клубе — встречи
молодых рабочих.

Глянешь в угол,
а в читальне клуба —
парень с книгой,
смуглый, белозубый.

Шел он с жаром
толковать с металлом,
«Сталеваром»
прозываться стал он.

С печью в дружбе,
он в огне кумекал!
Шел все глубже
в тайный мир молекул.

Но в накале
дней металлургии
жгли Макара
мысли и другие,

Близость бури
и телеграммах ТАССа…
Хрипнет фюрер
в реве «Спорт-Паласа».

Дни и ночи
дымен звездный купол,
парит, точит,
плавит фирма Круппа…

Всё мы знали,
жили не в тумане.
Так — в Макаре
крепло пониманье:

Не обгоним —
нас сомнут, затопят,
черных конниц
нас затопчет топот!

Втащат в петли
к фирмам иностранным,
сами если
с талью мы не станем.

«Сталью станем!»
Эта мысль, пронзая,
там, в читальне,
вдруг вошла в Мазая.

Так мы жили
с мыслью о металле,
так дружили,
и дружбе — так мечтали.

Так листали
заголовки в «Правде»:
«Больше стали,
металлурги, плавьте!»

И усталость
сразу с плеч слетала!
«Дай! — казалось,
Родина шептала: —

Больше стали,
да получше, дай нам
на детали
тракторам, комбайнам!

Знай, без стали
не пахать весною.
Хлеб не встанет
золотой стеною!

Дай на трубы
Грозному и Эмбе —
нефть качнуть бы
в небывалом темпе!

Дай скорее
для электростанций,
пусть светлее
станет быт крестьянский!

Дай, как другу,
и ночь борьбы бессонной
нож хирургу
в операционной!

На моторы
дай для самолетов,
на повторы
дальних перелетов!