Том Уикер - На арене со львами

Но эта старая перечница — как его там звали, Бингем, что ли? — вывесил в холле конфедератский флаг, огромный, от пола до потолка, а его девочки раздавали значки с надписью: «Юг еще воспрянет!» Вы знаете, я не лицемер, но, по-моему, это уже перешло всякие границы. Хотя, конечно, южаночки с этими значками были девки что надо — в конфедератских мундирах, коротеньких юбочках, в ковбойских шляпах, при шпагах, все раскрасотки, как на подбор, и все до мозга костей расистские лицемерки! Ох, и дали мы огонька с одной из этих расисточек! Я ее пригласил позавтракать, вином попотчевал — все честь по чести, потом пригласил снова, и после шестой или седьмой рюмки — они там на Юге не отстают от мужчин — говорю своей расистской красоточке: «Идемте, мой генерал. Нас ждут великие дела!»

— Как вас понять, сэр? Куда вы меня зовете?

— Ко мне в номер,— отвечаю без запинки,— Там у меня из окна такой дивный вид открывается!

— Но я выпила много виски, сэр, и если я поднимусь к вам в номер, вы, чего доброго, захотите, чтобы я легла с вами в постель.

— Совершенно верно,— говорю,— но ведь и сам я тоже лягу, полюбим же друг друга.

— Как вы могли такое подумать, сэр, и за кого вы меня принимаете?

Тогда я открыл свой главный козырь.

— Генерал,— говорю я гнусаво, как истый уроженец Юга,— вы разве не знали, что я — ирландец родом с Юга?

И тут в глазах моей конфедераточки вспыхнул такой восторг, что на белках загорелись звезды и полосы.

— Ах, сэр, кто бы мог подумать… в таком случае идите к себе и ждите, мне надо переодеться.

— Переодеться? — спрашиваю.— Зачем? Вам не понадобится одежда, поверьте мне, мой генерал!

— Как вы не понимаете, сэр… Не могу же я войти в номер к мужчине в мундире!

— Хватит нам голову морочить,— сказал Гласс,— уж на что я человек легковерный, но это, право, ни в какие ворота не лезет.

— Ей-богу, так оно и было, я ни слова не выдумал,— сказал О’Коннор.— Эта расисточка вскорости стала моей первой женой. Из-за нее-то мне и пришлось расстаться с Андерсоном. Она уверяла, что он коммунист. Через некоторое время она захотела, чтобы я вступил в ку-клукс-клан, и тогда я с ней расстался. Но в постели она забывала о политике, потому я на ней и женился. И она была неутомима. Иногда даже скучаю но ней, право слово.

— Да, вы неплохо развлекались,— сказал Мэтт Грант с неприязнью,— а мы тем временем работали, как каторжники. Хант целыми днями носился то на одно совещание, то на другое, а если не было совещаний, беседовал с избирателями у себя в номере, или говорил с кем-нибудь по телефону, или же выступал по телевидению. Не знаю, когда он спал и спал ли вообще, я, во всяком случае, четверо суток не ложился и глаз не смыкал.

Хант каждый день давал журналистам пресс-конференции и, несмотря на такую зверскую нагрузку, умудрялся выглядеть бодрым, спокойным и уверенным в себе, как банкир. Мы с самого начала попридержали кое-какие сведения и теперь вполне могли создать впечатление, будто на нашу сторону каждый день переходят все новые делегаты и даже целые делегации. Не знаю, обмануло это кого-нибудь или же нет, но сами мы ясно отдавали себе отчет, что хвастать нам особенно нечем. «Все решит последний опрос,— говорил Хант,— нужно загнать их в тупик и посмотреть, куда зверь подастся». Увы, я уже подозревал — куда именно.

Примерно в это самое время у Кэти возникли опасения, что они замыслили похитить у нас голоса. Видит бог, не зря она боялась. Конечно, руководители съезда действовали по указке Белого дома, а Белый дом, сами понимаете, на указки не скупился. Уж как они старались не допустить на съезд некоторых из наших делегатов, чего только не измышляли, но мы предвидели, что они пустят в ход этот давний трюк, и заготовили для своих людей нужные мандаты целыми пачками. Мы тоже постарались дать им подножку, хотя лично я был категорически против этого. Хант хотел изгнать со съезда оголтелых конфедератов и потребовал, чтоб все делегаты принесли «присягу благонадежности», тогда, по нашим подсчетам, для завоевания большинства понадобилось бы гораздо меньше голосов, и к тому же это могло привлечь на нашу сторону либералов Старка. И уж во всяком случае, он знал бы, чего можно ждать от Эйкена при таком положении дел.

У нас была твердая договоренность, что главе одной из наших делегаций дадут возможность подать реплику с места, и вот он в назначенное время встал и принялся размахивать флагом своего штата, но председатель сделал вид, будто не замечает его, словно он машет флагом не в десяти шагах от него, а где-нибудь за тысячу миль, у экрана телевизора. В общем, слова ему не дали, и резолюции нашей он зачитать не мог,— мы, разумеется, должны были предвидеть это с самого начала. А для изложения нашей программы со всеми пунктами о сезонных рабочих и о неограниченной власти партийных лидеров нам предоставили пять минут в ходе прений, так что мы едва успели уложиться. Я и это предвидел с самого начала. Хорошо, хоть голосование было не тайное и все видели, что за нас немало рук поднялось.

Конечно, сила была на их стороне, зато народ стоял за нас. И хоть они заполнили все ярусы и балконы конторщиками и письмоводителями, которые готовы были выкрикивать по команде имя Эйкена или вице-президента, им это вышло боком, потому что истинную толпу, подлинных представителей народа собрали мы, и эти люди устраивали демонстрации на улице возле здания, где проходил съезд, и возмущались, что их не пускают внутрь.

Оттого и случилось то, что нам предсказывал Дэнни: зрители все время видели по телевидению нас, потому что телевизионщики спешат туда, где происходит что-то интересное, а в зале вообще ничего не происходило; ребята с телевидения подумали, что в городе начинается мятеж, а в итоге вся Америка уверовала, что весь народ за нас, а лидеры закрыли перед массами двери съезда, и кто его знает — может, так оно и было на самом деле. Только нам-то это не особо пошло на пользу. Сидящим в зале наплевать на народ.

Не удивительно, что Кэти начали преследовать навязчивые идеи. «Облапошат нас эти сволочи, ох, облапошат»,— твердила она. Кэти, когда шел съезд, начала ругаться не хуже любого мужчины, и я ее ничуть не виню, хотя лично мне неприятно слышать, когда женщины так выражаются. «Да неужто в этой проклятой стране нет законов? — спрашивала она меня.— Неужто мы позволим им облапошить нас, как они облапошили при обсуждении программы? Неужто мнение народа ровным счетом никого не интересует? Мы весь этот год выбивались из сил, и неужто все впустую? Ведь Хант победил на первичных выборах, он — единственный, за кого проголосуют честные люди!» В гневе Кэти становилась необыкновенно хороша, хоть и вымоталась за эти дни до крайности: синие глаза мечут пламя, а лицо совсем как у королевы, которую ведут на казнь.