Том Уикер - На арене со львами

— Мне сейчас вспомнился случай из времен моего детства, он произошел с одним нашим соседом. Старик был не дурак выпить и каждую субботу уезжал в город бражничать. К полу-ночи мулы сами плелись домой, сыновья выходили встречать отца, который спал в фургоне сном праведника. Мулов они выпрягали и ставили в стойло, отца относили на кровать, а утром будили, чтоб он шел в церковь. Но в конце концов им это надоело, и они решили проучить отца. Однажды, когда мулы привезли старика домой, их отвели в стойло, а его оставили дрыхнуть в фургоне. На рассвете он проснулся, поглядел внимательно вокруг и говорит: «Одно из двух, черт возьми: или я нашел отличный фургон, или потерял пару отличных мулов».

Такого смеха, какой грянул за столом, я никогда в жизни не слыхал и не услышу. Обстановка разрядилась, худшее было позади. К тому времени, как смех утих, вице-президент уже был опять во всеоружии, он и не думал сдаваться:

— Я, конечно, приму окончательное решение только после того, как переговорю с президентом. Так дело верней будет.

— Безусловно! — с жаром подхватил профсоюзный вождь.— Именно так мы и предполагали. И пока вы не сообщите нам о своем решении, мы ни словом не обмолвимся о том, что произошло здесь, заверяю вас от имени всех присутствующих. Договорились?

И он оглядел стол, как бы скрепляя взглядом это условие.

Этот циничный призыв потонул в громком хоре одобрений, и тут старикан доказал, что он уже впрямь далеко не молод и не зря отдал всю жизнь политике.

— Может быть, президент с вами и не согласится,— лукаво обронил он.— Может быть, он еще удивит вас.

В глазах его снова появился блеск — он, как и все прочие, был в душе игрок и непоколебимо верил, что бог не оставит своего избранника и в конце концов дарует ему победу, пускай даже сейчас кажется, что игра безнадежно проиграна. Все это я прочел в его глазах и на его лице, а уж больше и смотреть не стал.

— Наш ответ вам известен заведомо: если президент за вас, значит, и мы тоже за вас! — воскликнул профсоюзный вождь самым сердечным и искренним тоном.

Завтрак с грехом пополам продолжался. Приносили одно изысканное блюдо за другим, но гости к ним едва прикасались и, как только позволили приличия, стали откланиваться один за другим. Я досидел до конца — не мог допустить, чтоб старикан остался за столом один. Наконец, мы, последние, поднялись из-за стола и вместе с вице-президентом перешли в гостиную. Вслед за нами в дверь влетел кто-то из вице-президентовых помощников с пачкой газет. Старикан взял газеты. Это был дневной выпуск. Я заглянул через его плечо и увидел крупный заголовок: ПРЕЗИДЕНТ ПОДДЕРЖИВАЕТ ЭЙКЕНА.

Вице-президент весь съежился и стал как будто меньше ростом. Конечно, заголовок развеял последнюю призрачную надежду, которая так долго тлела в его хилой, старческой груди, но он остался верен себе до последнего мгновения. Он перекинул сигару из одного угла рта в другой, лихо закусил ее и, со-щурясь, поглядел мне прямо в глаза.

— Значит, и этот сукин сын меня в конце концов продал?

Профсоюзного вождя давно не было, он ушел одним из первых, поклявшись в вечной любви и уважении к вице-президенту. Интересно, как он ответил бы на этот вопрос? Я пожал плечами: старикан знал, что я хоть и в своре, но не заодно со сворой.

— Да, видно, я и в самом деле состарился,— сказал вице-президент.— Иначе я разгадал бы, что они затевают.— Он бросил газету на диван и вынул сигару изо рта.— Что ж,— проговорил он,— мне по крайней мере легче, чем пришлось в свое время дядюшке Джо Кэннону, когда мы с ним заседали в палате представителей. Ему тогда уж восемьдесят второй год пошел, и всем было известно, что он давным-давно расстрелял весь свой порох. Однажды, на каком-то заседании, вздумалось ему задать вопрос некой даме, которая тогда была членом палаты, вот он и говорит: «Вы позволите, сударыня?»,— а она так мило улыбнулась: «Могу ли я отказать джентльмену из Иллинойса?», причем дядюшка Джо ухмыльнулся в свою седую бороду, подмигнул залу и прошептал сценическим шепотом, так что было слышно даже на галерее: «Боже ж ты мой, дама согласна, как же ей отказать джентльмену из Иллинойса. Но что мне-то теперь делать?!»

Возможно, у вице-президента было в запасе кое-что, о чем мы и не подозревали, но это мне уж потом пришло в голову. В тот же день после того, как Эйкен официально объявил, что выставляет свою кандидатуру в президенты, вице-президент выступил по телевидению и сказал, что, несмотря на появление столь сильного соперника, он не выходит из игры. Старикан сделал это для партии, он всегда ставил ее интересы выше личных; я порой даже думаю, что такая верность способна перенести любой удар, простить самое черное предательство. «Как же иначе,— сказал он мне как-то потом,— ведь эти люди, в сущности, сделали меня вице-президентом!» И он согласился на еще один раунд, наверное самый трудный и решающий. Припять участие в первом туре, а потом передать свои голоса Эйкену, чтоб обеспечить ему большинство; на этом миссия старикана заканчивалась.

— Именно так мы себе все и представляли,— сказал Мэтт.— Когда вице-президента сбросили со счетов, наши люди решили, что теперь — все, больше нам тревожиться не о чем, но мы с Хантом и Кэти знали, что вице-президент нам не страшен, а вот Эйкен — это дело серьезное.

— Может, вы, ребятки, не знаете,— сказал О’Коннор, который уже понемногу избавлялся от своей мрачности,— но я тогда впервые попал на предвыборный съезд, и, должен вам сказать, более пошлого зрелища мне в жизни не приходилось видывать. Телевизионщикам там делать было нечего. А речи — господи боже мой! Как говорят у нас в Бостоне, вода лилась с трибуны рекой и затопила весь зал. Если где-то и шла какая-то жизнь, то только за кулисами. На сцене же шла сплошная говорильня, а в зале множество людей, и никто толком ничего не знает, ни в чем не разбирается, большинство сладко спит, прикрыв тупые физиономии газетами. Представляете, какое позорное зрелище являли собою экраны телевизоров? Интереса заслуживало только одно место — конечно, с точки зрения телевизионщика: холл в гостинице, где помещался штаб съезда. Там еще теплилось некое подобие жизни — играли оркестры, торжественно шествовали процессии, кипели честные кулачные бои. Там телевизионщик мог развернуться и что-то показать. Посреди холла сложили бревенчатую хижину, чтоб рекламировать вице-президента — вроде бы он второй Авраам Линкольн, только ему такая липа мало чем помогла, верно я говорю? В уголке красотки Старка агитировали за него, разобнажая груди. Они обслуживали справочное бюро — ох, скажу я вам, и справки они там выдавали! По-моему, первый протест выразила делегация от штата Канзас, и Старк велел девочкам прикрыть декольте. Я всегда считал, что именно это погубило его политическую карьеру — и поделом, раз он проявил такую трусость. Андерсону, конечно, было не по карману арендовать часть холла, мы просто прибили к стене огромный саквояж и лозунг: «Победитель вас ждет!», этаж такой-то, номер такой-то. А там у нас сидели молодчики, которые из кого угодно душу вынут и бровью не поведут.