Нелли Шульман - Вельяминовы.Дорога на восток.Книга вторая

-Молчи, - она провела ладонью по его щеке, и прильнула к его губам. «Мне тебя не за что

прощать, милый. Иди, иди ко мне, пожалуйста...».

В камере было сумрачно - окошко выходило на противоположную стену равелина. Юджиния,

подтянув к себе подушку, вцепившись в нее зубами, укрывшись под одеялом, еле слышно

застонала. «Почти год, - пронеслось у нее в голове, - Господи, как давно. Господи, как хочется

жизни».

-Я люблю тебя, я так тебя люблю, - он целовал нежную, белую шею. Прижимаясь головой к его

груди, Юджиния потянулась и сказала что-то ему на ухо. Петя, внезапно, улыбнулся: «Так это

хорошо. Павел Иванович справа от меня, - он указал на стену, - мы перестукиваемся, уже давно».

В январе, после того, как их привезли из Украины, Петя вспомнил рассказы отца о шифрах, что они

с тетей Мартой использовали во время работы в Париже.

-Квадрат Полибия, конечно, - пробормотал тогда Петя, кусая карандаш. Писать в кандалах было

трудно, но он, вскоре, наловчился. Вышел не квадрат, а прямоугольник с тридцатью буквами

русского алфавита - от некоторых пришлось отказаться. Петя упорно стучал и в правую, и в левую

стену, пока справа не отозвались, - медленно, неуверенно: «Пестель».

-Вот и скажи ему, - велела жена, быстро оправляя платье, надевая шляпу. «Я тебя люблю, - она

поцеловала его в губы, - люблю и знаю - мы скоро увидимся и больше никогда не расстанемся.

Храни тебя Господь».

-И вас тоже, милые мои, - Петя поцеловал маленькую, твердую руку. Юджиния велела себе не

плакать. Выходя из камеры, обернувшись, она помахала мужу. Она шла по двору крепости,

чувствуя тепло, что охватывало ее. Увидев Степушку, что бежал к ней, женщина повторила: «Все

будет хорошо».

Он услышал стук в стену и насторожился. Пестель знал, что завтра их казнят. Комендант Сукин уже

сказал, что к православным приедет протоиерей Мысловский из Казанского собора, а к нему,

лютеранину - пастор Рейнбот. «Не то, чтобы я верил в Бога, - усмехнулся тогда Пестель, - но хоть

поговорю с кем-то, кроме членов комиссии по расследованию».

Жанна снилась ему почти каждую ночь - всегда с детьми, с Мишелем и девочкой, похожей на мать,

белокурой, синеглазой. Они провожали его, стоя на берегу, улыбаясь. Он, выходя из гавани в

открытое, теплое, ласковое море, шептал себе: «Я еще вернусь».

Больше всего его мучило то, что он даже не знал - жива она, или нет. Когда они виделись в

последний раз, когда Жанна стояла у обочины деревенской дороги, сжимая в руках мешок,

Пестель, смотря на нее, просил: «Пожалуйста, пожалуйста, пусть с ней все будет хорошо. С ней, с

мальчиком...»

Здесь, в крепости, разобравшись в том, как надо стучать, он спросил у Воронцова-Вельяминова:

«Что с мадам де Лу?». Но и тот ничего не знал.

Пестель, шевеля губами, внимательно следил за ударами. Когда они затихли, взглянув в окно, - его

камера выходила на Неву, и ему был виден маленький клочок синего неба, - он улыбнулся.

-Спасибо, Петр Федорович, - простучал он в ответ. «Господь да благословит вас». Он вытянулся на

койке, - кандалы зазвенели, - и посчитал. «В сентябре ребенок родится. Господи, сделай так,

чтобы они счастливы были, Жанна, дети. Убереги их от всякого зла».

Он закрыл глаза и опять увидел их - только сейчас он был рядом, у самой кромки воды. Девочка

подняла глаза, - большие, ласковые. Прижавшись щекой к его руке, она тихо сказала: «Мы будем

смотреть, как ты уплываешь, папа. Никуда не уйдем». Он наклонился и поцеловал теплый лоб:

«Спасибо тебе, доченька». Вокруг не осталось ничего, кроме сияния солнца, жаркого ветра,

трепетал парус. Они все провожали его, пока берег не скрылся в туманной дымке, пока он не

заснул, все еще продолжая счастливо улыбаться.

Николай запечатал письмо. Подойдя к огромной карте России, взглянув на Забайкалье, он холодно

улыбнулся: «Зерентуйский рудник. Отделим Петра Федоровича от всех остальных. Устроим ему,

так сказать, личное попечение государя императора. Думаю, до весны он не доживет, вот и

славно. И она пусть там же сдохнет, пусть все они сдохнут. Только сначала я ей дам монаршую

аудиенцию, - он вернулся к столу и пробежал ровные строки: «Надеясь на христианское

милосердие вашего императорского величества, нижайше прошу разрешения разделить судьбу

своего мужа, Петра Федоровича Воронцова-Вельяминова».

Он вспомнил строки из своего послания коменданту Зерентуйского рудника: «Я более чем уверен,

что каторжник Воронцов-Вельяминов будет злоумышлять на побег, или сношения с другими

каторжниками, в Нерчинском заводе, дабы поднять восстание, и попытаться освободить

заключенных. В случае раскрытия подобных его замыслов, или подозрения на оные я даю вам

свое монаршее разрешения к применению любого наказания, впрочем, подразумевая, что оно

будет публичным, имеющим воспитательный характер для других узников».

Николай рассмеялся: «Вот и все. Смертной казни в империи больше не будет. А что Петр

Федорович умрет, на то Божья воля, мои руки его кровью не будут запятнаны».

В дверь поскреблись. Николай, присев на угол стола, разрешил: «Входи, Александр

Христофорович. Готов экипаж? - император кивнул на белую, нежную ночь за окном. Шпиль

собора золотился в розоватом сиянии незаходящего солнца. Он давно рассмотрел виселицу в

подзорную трубу и остался доволен - выстроена она была на славу.

-Готов, - Бенкендорф кивнул. «Ваше величество, касательно письма от британского императора...»

Георг прислал ноту, в которой он ручался за супругов Кроу: «Мой дорогой царственный брат, сэр

Майкл Кроу, наш выдающийся инженер, сын мистера Питера Кроу, готов в любое назначенное

вами время приехать в Санкт-Петербург за своими родителями. Я уверяю вас, что участие их зятя в

заговоре против вашего императорского величества - всего лишь досадное недоразумение, не

имеющее никакого отношения к делам торгового дома «Клюге и Кроу».

-Досадное недоразумение, - желчно повторил Николай. «Что с этой мадам де Лу? Исчезла?»

Бенкендорф только вздохнул.

-Подготовь тайное распоряжение, - велел ему император, - о запрете на въезд в Россию для всей

этой семьи. Кроу, де Лу, - для всех. Навсегда. Этот сэр Майкл пусть появится здесь, с ним и его

родителями мы покончим без особого шума.

Николай прошелся по кабинету, поигрывая серебряным ножом для разрезания бумаг: «Пусть

собирается, мы будем рады его видеть, - он мгновенно, хищно улыбнулся. «С тем делом, -

император поднял бровь и со значением посмотрел на Бенкендорфа, - все устроено?

Бенкендорф вспомнил, как, услышав приказ императора, кивнув, он вышел из дворца и приказал

кучеру остановиться у первой церкви, что попалась по дороге. Пахло ладаном, свечами, было