Виктория Угрюмова - Кахатанна. Тетралогия (СИ)

Каэ удивляется, потому что в ее многочисленные титулы никогда не входил этот.

— Доспехи Ур‑Шанаби признали тебя. — Дракон легко наклоняется к ней с крепостной стены, и его исполинская голова оказывается на одном уровне с землей. Крошечная фигурка богини выглядит игрушечной, словно только что добытой из шкатулки, принадлежащей трем монахам.

Разговор происходит неслышно для остальных. Древний зверь не владеет человеческой речью, да и рев его свалил бы с ног любого собеседника. По этой причине со времен возникновения человека драконы научились напрямую передавать свои мысли. Для богов они не стали делать исключения, а боги и не протестовали.

— Я счастлив, что ты стала нашей — по крови.

Аджахак рассматривает Каэтану внимательно, затем спрашивает:

— Ты убила мантикору?

— Да, убила. И кажется, случайно. Во всяком случае, я бы не решилась повторить этот бой, — откровенно признается Богиня Истины. Она считает, что грешно лукавить с одним из самых мудрых существ Арнемвенда.

— Ты помнишь, как это произошло? — настаивает дракон.

Кажется, его интересует что‑то вполне конкретное, но она не знает, что именно, а описывать схватку в подробностях… Подробностей‑то никаких и не было. Гораздо больше Каэ хотела бы обсудить то, что произошло уже после смерти мантикоры, но она честно пытается ответить на поставленный вопрос.

— Мантикора боится дракона — я столько раз слышала это до сражения, да еще и доспехи попались таким чудесным образом… в общем, мне показалось на какой‑то миг, что я стала драконом. Прости, Аджахак, эту дерзость — я понимаю, что так не может быть на самом деле. Тем более что магия надо мной невластна… Просто почудилось. Главное, что это помогло по‑настоящему.

— Кто знает, что может, а чего не может быть. — Ящер лукаво сощуривает громадный изумрудный глаз. — Ты готова?

— К чему я должна быть готова? — подозрительно спрашивает Каэ. Внутренне она уже собралась опротестовывать решение о принятии ее в сплоченные ряды драконов.

— Я отвезу тебя на Джемар, — говорит Аджахак.

Каэ поклялась бы, что глаза зверя искрятся невероятным весельем — скорее всего свою последнюю мысль ей от него утаить не удалось.

— Мне сказали монахи, что у меня появится помощник, — старается она перевести разговор в нужное русло. — Если это ты и есть, то я просто счастлива. Скажи, неужели ты для этого прилетел с Демавенда?

— Не только, — тихо отвечает дракон. — Братья решили, что детям Ажи‑Дахака уже пора принимать участие в происходящем. Мир клонится к закату. А так хочется еще погреться на солнце.

— Справедливо.

Кахатанна оглядывается. Ее спутники, многочисленные войска и армия подданных мнутся невдалеке, не решаясь перебивать двух беседующих, изнывая на солнцепеке от жары, а еще больше — от любопытства. Бессмертные деликатно маячат в стороне, чтобы не смущать публику своим присутствием.

Татхагатха и верховный жрец выглядят серьезными и встревоженными…

Черный бык Малана‑Тенгри тоскует, ибо настал час кормежки, — он укоризненно смотрит на Каэ и шумно вздыхает. Даже у стены слышно.

— Понимаю, — молвит Аджахак. — Ступай к ним, отдыхай. Я встретил тебя и рад этому. Но помни, времени у нас немного, и потому не теряй его зря. Когда будешь готова к походу, приходи. Я стану ждать тебя на Шангайской равнине, чтобы не нарушать покой бедных людей.

— Мне неудобно, Аджахак, — протестует она.

— Извини, это мне неудобно. Стена у вас какая‑то хрупкая, и мне совсем не хочется обрушить ее своей тяжестью, иначе Нингишзида окончательно утратит уважение к древним существам.

— Тебе прислать жертвенных животных?

— Пообедаю, — соглашается Аджахак. — Но не больше стада: я сыт.

* * *

В парадном зале звучали музыка, смех и приветственные крики. Произносили невесть какой по счету тост во славу повелительницы Сонандана, ее многочисленных друзей и сподвижников.

Столы буквально ломились под тяжестью золотой и серебряной посуды, щедро украшенной драгоценными камнями. Звонко пели птицы, порхающие под потолком. Стены и колонны были увиты плющом, буйно цветущим красными и голубыми цветами. В мраморных бассейнах плескались цветные рыбешки. В огромных перламутровых раковинах, привезенных из Хадрамаута, горами были навалены спелые фрукты.

Джоу Лахатал, впервые принимавший участие в подобных празднествах, оглядывался в недоумении и смущении. Его удивляло все, что здесь происходило: и доблестные военачальники и вельможи, относившиеся к нему с уважением, но не более того — без тени священного трепета или благоговения, каковой им полагалось бы испытывать в присутствии Верховного бога Арнемвенда, — большинство из них по многу раз предлагали чокнуться, радушно угощали и все время пытались завязать беседу. Змеебог вертел головой, пытаясь отыскать братьев, но га‑Мавет не обращал на него внимания, занятый разговором с Номмо. Желтоглазый Бог Смерти питал слабость к маленькому альву, который напоминал ему своего кузена — Воршуда. Тхагаледжа и Арескои увлеклись спором о преимуществах секир и топоров перед остальным рубящим оружием, при этом правитель Сонандана быстро что‑то черкал на плотной бумаге — как оказалось впоследствии, Бог Войны согласился позировать для серии портретов.

Каэтану окружили тесным кольцом Магнус, Куланн, Могаллан и То Кобинан. Она звонко смеялась, глядя, как молодой чародей жонглирует вилками… Рядом с ней пристроились в уголке пушистые хортлаки, вымытые и чуть ли не завитые по такому торжественному случаю. Было их четверо, и среди них — Мика, тот самый, что пытался рассказать ей некогда свою историю.

Астерион заглянул на полчаса: больше вынести в закрытом помещении не мог, но оставил по себе память — ветер, звучащий музыкой. Словно сотни крохотных хрустальных и серебряных звоночков пели, кружась над столами.

Джоу Лахатал чувствовал себя немного странно — уходить ему не хотелось, праздник удался на славу, но и привыкнуть к своему новому положению было нелегко. Каэ заметила его растерянный взгляд и пересела поближе к Змеебогу, ухватив из‑под носа у Барнабы кувшин со своим любимым зеленым вином.

— Вот, попробуй, — предложила она Лахаталу. — Заслуживает твоего внимания. Жнец таскает его из моих погребов бочками, но ты не проговорись, что я об этом знаю, — ему доставляет особенное удовольствие не столько вино, сколько собственная ловкость и неуязвимость.

Лахатал пригубил из высокого бокала, почмокал губами и расплылся в блаженной улыбке.

— Поверишь, я бы тоже это вино таскал.

— Нужды нет — и так подарю.

— Боюсь тебя спрашивать, — произнес Владыка Арнемвенда, — скорее даже вовсе не хочу знать, зачем пожаловал к тебе Аджахак, но драконы слишком редко ходят в гости, чтобы я мог не обратить внимания на это.