Виктория Угрюмова - Кахатанна. Тетралогия (СИ)

Каэ повертела в руках тонкостенный бокал, посмотрела вино на свет, и по выражению ее лица Лахатал понял, что на сердце у его собеседницы не просто кошки скребут.

— Не успеваем? — шепнул он.

— Да нет. Должны успеть, но… Аджахак, видишь ли, предоставляет себя мне в виде транспортного средства.

— Почему именно сейчас? — насторожился Змеебог.

— Они все делают вовремя — мудрость у них уже не только в крови, но и в костях, и в когтях, и в клыках… Значит, так нужно. И в этом странствии мне потребуется помощь дракона. Но беда, Джоу, в том, что мне постоянно кажется, будто я что‑то упускаю из виду. Я бы не отказалась сейчас от любой помощи: мне нужен совет. Совет существа древнего, знающего. Но Аджахак говорит загадками, и это так некстати. Я устала быть Сутью Сути и одновременно — Истиной. Я спать хочу. Я плакать хочу от испуга и отчаяния, понимаешь? Какая из меня защитница Арнемвенда, если я посуду бы с огромным удовольствием переколотила, но нельзя: все смотрят, все внимают. Я не могу их подвести. Где те блаженные времена, когда ты на меня охотился?

Джоу Лахатал несколько покраснел, но утешил себя тем, что краска на его щеках может быть вызвана и обилием горячительных напитков, и даже отсветом его алого плаща.

Каэ неожиданно легко рассмеялась.

— Ты о чем? — спросил Змеебог.

— А ты сам погляди, у моих придворных дам голова идет кругом — столько богов‑красавцев вокруг. Непонятно, с кем кокетничать в первую очередь. Вот! Смотри — да не там, справа!

Лахатал обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как очаровательная молодая особа лет двадцати с небольшим с грациознейшим поклоном поднесла га‑Мавету кубок с пенящимся вином, Бог Смерти недоверчиво лизнул языком шипящую поверхность напитка, и на лице его отразилось изумление, смешанное с восторгом. Девушка таяла и млела.

— Вот тебе и на! — расхохотался Змеебог. — Женщины — самые отчаянные существа в мире. Ни один демон, ни один джат, ни один урахаг не подойдет к га‑Мавету и на полет стрелы, а ей кавалер понадобился.

Его слова оказались пророческими, потому что молодая особа успела что‑то шепнуть на ухо желтоглазому, и тот изумленно уставился на нее своими кошачьими вертикальными зрачками. Затем посуровел и отрицательно покачал головой.

— Не состоялось, — прокомментировала Каэ. — Но все равно интересно наблюдать. — Она бросила на Джоу Лахатала короткий взгляд и тем же тоном добавила:

— А пока меня не будет, ты бы навестил Таор, Тевер и Фарру. У меня душа не на месте.

— Навещу, — серьезно пообещал Змеебог, — а теперь приготовились. К нам быстро приближается важная персона.

— О!

— Великие позволят? — Нингишзида, убедившийся наконец, что на них обращают внимание постольку‑поскольку, перебрался к своим повелителям для приватной беседы.

Изо всех присутствующих он единственный был озабочен и серьезен. Он прямо‑таки лучился торжественностью и еще чем‑то, чем обычно лучатся осененные идеей верховные жрецы Великих Древних богинь.

Каэ внимательно на него поглядела: когда у ее верховного жреца было вот такое вдохновенное выражение, ей крупно везло на всякие хлопоты и трудности.

— Выкладывай, — взяла она быка за рога.

— Сперва вы, дорогая Каэ. О чем с вами беседовал Аджахак?

Джоу Лахатал уже немного привык к тому, что у Каэ с людьми особые, весьма теплые отношения и что очень часто зрелые мужи при взгляде на нее забывают о божественном происхождении этой хрупкой девочки и начинают вести себя как строгие отцы или дедушки. Вот и теперь у жреца было буквально на лбу написано, что он намерен предостеречь, уберечь, предупредить, короче — поделиться опытом, как старший с младшим. Змеебог не гневался: еще несколько лет назад подобное поведение Нингишзиды привело бы к мгновенной и мучительной смерти последнего, но теперь Верховный бог Арнемвенда стал больше понимать. Он даже сочувствовал старому жрецу, на плечах которого лежала немыслимая ответственность.

Кахатанна тоже это понимала. Поэтому ответила кротко:

— Наберись мужества, Нингишзида. Я отбываю на Джемар первым же драконом.

— Я знаю, — просто сказал жрец.

Змеебог откровенно удивился.

— Вчера, когда уже сообщили о вашем скором возвращении и весь Сонандан готовился к встрече, я отправился в Храм. Он был настроен весело, я бы даже сказал — легкомысленно: паломников принимал почти всех, а когда я остался внутри один — по его собственному требованию, — в зеленом пламени Истины мне явилось видение. — Нингишзида сделал это сообщение будничным тоном, словно видения одолевали его и выстраивались в очередь, дабы получить аудиенцию.

Однако Каэтану он потряс.

— Кто? — напряглась она. — Кто тебе явился? Каким это образом в моем храме может явиться кто‑то, кроме меня, да еще в пламени Истины? Ты уверен, что это было доброе знамение?

Жрец оставался спокоен и сосредоточен.

— Должен признать, что это было довольно странное существо, без лица. С овальным провалом на этом месте, но волосы у него были — длинные, до плеч, каштановые с сединой. На нем была хламида с капюшоном — старенькая такая, потрепанная. Я ощутил тепло и доброту, исходящую от него: в пламени Истины, дорогая Каэ, зло не сможет появиться…

— А я про это не подумала. — Она устало прикрыла глаза. — Хотя кто знает, на что еще способно теперь зло. Прости, продолжай.

— Существо сообщило мне скорбную весть: пришло время, старые предсказания начинают сбываться, все возвращается на круги своя, начало становится концом, а конец — началом. Порядок превращается в Хаос, чтобы из Хаоса когда‑нибудь снова возник Порядок. Все будет и все сбудется когда‑нибудь, сказало видение, но сейчас наш мир обречен самим изначальным своим устройством, и всякие попытки спасти его заведомо бесполезны. Однако это существо тут же добавило, что уверено в том, что вы, Каэ, не станете ориентироваться на это предсказание, поверите, но не отступитесь. И в этом, сказало оно, надежда умирающего Арнемвенда. Оно будет ждать вас на Джемаре… Вам это о чем‑нибудь говорит?

— Спасибо. Ничего не говорит. Но раз уж Аджахак собрался везти меня на Джемар, где мне приготовлена теплая встреча, то в свете грядущих событий путешествие на Иману кажется теперь прекрасными каникулами, минутами полного отдыха. — Каэтана тяжко вздохнула. — Ну почему меня угораздило стать Богиней Истины? Куда ни глянь, к кому ни обратись — буквально все знают о происходящем больше, чем я! Просто оторопь берет.

— Что уже говорить обо мне! — сказал Ниппи.

Жрец покосился на него подозрительно, но промолчал.

* * *

Великий Понтифик Хадрамаута Дайнити Нерай был человеком исключительно ленивым. Настолько ленивым, что даже его невероятная трусость проигрывала в сравнении с ленью. Поэтому для понтифика несколько месяцев подряд выдались на удивление удачными: его никто не беспокоил. Министры, высоко ценимые им за расторопность, прекрасно справлялись с рутинными делами, принося ему кипы бумаг на подпись один раз в неделю. С точки зрения Дайнити Нерая, и это было чересчур, но ему с малых лет упрямо твердили, что работа монарха — одна из самых тяжких и неблагодарных. Так страдали и его отец, и дед, и целая армия прочих многознатных и благородных предков. Мысль об этом немного воодушевляла понтифика и худо‑бедно помогала ему вытерпеть еженедельную двухчасовую пытку.