Коллектив авторов - В тени регулирования. Неформальность на российском рынке труда

Предприниматели, т. е. владельцы микробизнесов или неинкорпорированных предприятий, в 1999 г. составляли около 14 % всех неформально занятых. Их доля в этом секторе несколько выросла к 2001–2002 гг., но затем снизилась до 8,5 % в 2008 г. Доля «индивидуалов» (занятых на индивидуальной основе) на протяжении всего периода колебалась между 12 и 16 %, оставаясь практически неизменной, но в абсолютном исчислении их стало больше (численность возросла с 1 млн до 1,8 млн).

Важная тенденция, прослеживаемая на всем анализируемом периоде, связана с сокращением численности занятых производством в домашнем производстве. Подробный анализ особенностей этой группы был дан Р. Капелюшниковым в книге «Нестандартная занятость в российской экономике» [Нестандартная занятость… 2006, гл. 6]. В 1999 г. ее численность насчитывала 3,2 млн человек и сократилась до примерно 2 млн человек к 2001 г., после чего наступила относительная стабилизация вокруг этого значения. На фоне значительного увеличения сегмента неформального наемного труда доля таких домашних работников в общей численности неформально занятых на основной работе снизилась с 40 до 15 %.

Численности двух других составляющих неформальной занятости (фермеры и незарегистрированные наемные работники формальных предприятий) на протяжении всего периода оставались примерно стабильными и небольшими по абсолютной величине.

Если подытожить описанные выше изменения структуры неформальной занятости, то главное из них заключается в том, что доминирование занятых по найму внутри неформального сектора постепенно становилось все более очевидным (рис. П3-3). Их доля выросла с 30 % в 1999 г. до более 60 % в 2008 г. Некоторое сокращение этой группы в ходе последнего кризиса не меняет вывода о том, что главной фигурой в этом сегменте рынка труда становится наемный работник некорпоративного сектора, т. е. занятый у индивидуальных предпринимателей или физических лиц. Это означает, что труд по найму частично перемещается в ту область, где не работают (или работают не полностью) статьи Трудового кодекса, защищающие права работников. Предпринимательская активность населения оказывается слабоэластичной по отношению к темпам экономического роста, а неформальный труд по найму – высокоэластичным. В этом может проявляться одно из отличий российской экономики от экономик развивающихся стран, в которых неформальный сектор является преимущественно протопредпринимательским и в которых ключевыми фигурами являются самозанятые, а не работающие по найму.

На рис. П3-2 представлена динамика квартальных показателей безработицы и занятости в неформальном секторе, рассчитанных по отношению к экономически активному населению. Оба показателя отличаются сильной сезонностью, однако по отношению друг к другу их значения меняются разнонаправленно. В сезонных колебаниях летние месяцы (II и III кварталы) противостоят зимним (IV и I кварталы). Снижение безработицы летом в среднем на 1–1,5 п.п. (по сравнению с зимним периодом) сопровождается ростом неформальной занятости на 3–4 п.п., и наоборот. Занятость в сельскохозяйственном секторе, имеющая ярко выраженный сезонный характер, по-видимому, весной притягивает к себе не только безработных, но и экономически неактивных граждан. Можно предположить, что завершение сезонного цикла сельскохозяйственных и строительных работ в домохозяйствах сопровождается обратным перемещением таких «домашних производителей» в безработицу или неактивность.

Уровни занятости в неформальном секторе (т. е. доли неформалов среди всех занятых) по различным социально-демографическим группам заметно различаются, но они росли примерно одинаковыми темпами. Среди мужчин и женщин они очень близки, но в последние годы мужчины по этому показателю несколько вышли «вперед». Этот показатель (рис. П3-4) среди сельского населения гораздо выше (в среднем на 10 п.п.), чем среди городского, что во многом определяется самим характером сельской экономики, отличающейся меньшей зарегулированностью. Значительное снижение уровня сельской неформальности в 2001 г. объясняется изменением методологии отнесения респондентов к неформальному сектору [55], но этот искусственный провал был полностью отыгран в течение нескольких последующих лет в результате естественного роста неформального сектора. «Провал» 2009–2010 гг. в равной мере присущ и городскому, и сельскому неформальному сектору.

Возраст. Максимальная вовлеченность характерна для самой младшей и самой старшей возрастных групп (рис. П3-5). Однако если старшие сокращали неформальную занятость (ее уровень среди лиц в возрасте старше 60 лет снизился с 33 % в 1999 г. до 20 % в 2011 г.), то младшие, наоборот, увеличивали. Если в начале периода такая трудовая деятельность была в большей степени характерна для лиц пенсионного возраста, искавших здесь дополнительные доходы, то к его концу риск неформальности возрос прежде всего для молодежи. На протяжении последних пяти лет уровень занятости в неформальном секторе для молодых людей (в возрасте 15–19 лет) составлял около 40 %, временами даже превышая эту черту. В возрастной группе 20–29 лет он также рос и достиг 20 %. Сокращение неформального сектора в 2009–2010 гг. затронуло все возрастные группы, но в наибольшей степени проявилось в самой старшей.

Изменение повозрастных рисков еще не означает изменения возрастной структуры неформального сектора в целом, поскольку общие уровни занятости для разных возрастов различны и к тому же менялись во времени. Так, в самой младшей возрастной группе (15–19 лет) общий уровень занятости в целом был невелик (< 15 %); следовательно, и абсолютный масштаб занятости в неформальном секторе незначителен. Однако в следующей возрастной группе (20–29 лет) уровень занятости резко возрастает (с 55 % в первом пятилетии до примерно 80 % во втором), а потому даже меньшая доля неформалов уже дает значительные абсолютные показатели и соответствующий вклад в структуру.

Для работников в основных рабочих возрастах (30–49 лет) уровень неформальности составляет 16–17 % и он увеличился примерно на 5 п.п. в течение 10 лет (рис. П3-5). В этих возрастных группах общий уровень занятости очень высокий (около 85 %), что в итоге обеспечивает примерно 50 % всего пула неформальных работников. Уровень неформальности минимален в возрастной группе 50–59 лет, но сам уровень занятости этой группы в целом возрастал, увеличивая тем самым и ее вклад в неформальность. К концу периода на долю этой группы приходилось уже 16–17 % всей численности неформального сектора.

В целом же, больше половины всех неформальных работников моложе 40 лет (рис. П3-6). Мы пока не можем с уверенностью говорить про омоложение неформального сектора, поскольку доля самых молодых на рынке труда в целом мала. Однако тенденция к возрастанию рисков неформальности для молодых работников кажется бесспорной. Являются ли эти риски функцией возраста (присущи определенной возрастной группе и затем с возрастом снижаются) или функцией определенной когорты (будут постоянно воспроизводиться со взрослением когорты)? Чтобы ответить на этот вопрос, нужны более длительные наблюдения.