Коллектив авторов - Методологические проблемы социально-гуманитарных наук

Однако отдельные ростки новой ментальности начали пробиваться еще раньше, внутри средневековых корпораций. И, как это ни парадоксально, именно христианство содержало в себе скрытые импульсы нового мировосприятия. Заложенная в нем идея равенства всех людей, вызревая на протяжении веков, в конце концов переросла рамки средневековой общины.

Лозунги буржуазной революции: «Свобода, Равенство, Братство», – не возникли бы на пустом месте, без реального опыта внутрикорпоративной свободы и равноправия, через который прошла Западная Европа.

Не менее важное значение для вызревания ментальности модерна под спудом традиционного общества сыграло развитие торгового капитала и денежной системы. Эти процессы начались задолго до окончательного торжества победы ментальности модерна. Средневековая цивилизация Западной Европы достигла пика своего развития в XIII в., при этом господство феодального права и идеологии не мешало развитию торгового обмена, а подспудное вызревание капитализма приводило к некоторым закономерным трансформациям внутри массового сознания. В XIV в. в связи с выдвижением новой социальной силы – бюргерства – начал формироваться идеал предприимчивого горожанина, отличительными чертами которого стали гражданская активность и патриотизм, бережливость, умеренность, умение ценить время [Боришанская 1990, с. 10]. В сознании представителя бюргерской культуры ад на земле связан с бедностью и разорением, к чему быстро приводит «дорога куртуазии» [Краснова 1990, с. 68].

Чрезвычайно важным для понимания внутренней логики процесса формирования ментальности модерна представляется замечание Ф. Броделя о принципиальном отсутствии специализации как сущностной характеристики капитализма. Поскольку движение капитала подчиняется не внутренней логике развития определенной сферы общественной деятельности, а только экономической конъюнктуре, капиталист может свободно перебрасывать свой капитал из одной сферы деятельности в другую, предметно с ней никак не связанную.

Европеец XV в. стал в целом более рационально относиться к жизни. Отмечая довольно быстрый рост населения Западной Европы в начале и середине XV в., ученый-медиевист Ю. Л. Бессмертный связывает его с формированием представления о самоценности земной жизни [Бессмертный 1991, с. 193]. Французский историк Ж. Делюмо констатирует целую серию «усовершенствований мыслительного аппарата», которые произошли на протяжении XV–XVI вв. [Делюмо 1970, с. 6] А именно, заметно увеличилось стремление и способность к ясности и определенности («Возьмем религию: никакая эпоха не была столь догматической, как XVI век – исповеди, кредо, догматы веры, наставления распространяются повсюду, доктрины таким образом по контрасту взаимно проясняются») [Делюмо 1970, с. 7–8]; в развитии правосознания рубеж XV–XVI вв. ознаменовался отчетливым стремлением к закреплению норм обычного права в виде писаных законов; во всех сферах деятельности стала проявляться большая способность к абстрагированию; существенно изменились представления о пространстве [Делюмо 1970, с. 1–4] и времени [Делюмо 1970, с. 4–6], они приобрели ярко выраженный ценностный аспект. В частности, в отношении времени появилось убеждение, что оно должно быть более «наполнено любым действием – от эротического веселия до молитвы» [Delumeau 1983, p. 128].

Эти изменения затронули сознание даже церковных деятелей католицизма. В XIV в. Антонин епископ Флоренции, которая, как известно, была тогда банковской столицей мира, и Бернардин епископ Сиенский в своих проповедях и трактатах стремились примирить кредитно-банковскую деятельность и христианскую мораль. Несмотря на то что взимание процента есть, по сути, эксплуатация времени, которое принадлежит только Богу, и потому есть грех, Антонин Флорентийский рассматривал должника и кредитора как равноправных участников контракта. К тому же прибыль, которую извлекает кредитор, по его мнению, оправдывается полезностью его деятельности. «При всех сомнительных ситуациях, – пишет св. Антонин, – следует выбирать путь разума. Этот принцип истинен, поскольку мы придаем нашему поступку возможно совершенное качество… Нельзя переходить правило совести. Мир должен зиждиться на принципах совести» [Вебер 1990 б, с. 105].

Таким образом, отвержение ростовщичества уступает место положению о праведном ведении дел. М. Вебер называет Антонина Флорентийского и Бернардина Сиенского богословами рационально-аскетической направленности: «Названные писатели… стремятся оправдать прибыль купца в торговом предприятии как вознаграждение за его… трудолюбие и представить ее этически дозволенной» [Вебер 1990 б, с. 121]. Впрочем, у Антонина Флорентийского, как считает М. Вебер, никогда полностью не исчезало ощущение того, что деятельность, для которой нажива является самоцелью, есть в сущности нечто pudendum (постыдное), нечто такое, с чем можно лишь мириться как c некоей данностью жизненного устройства» [Вебер 1990 б, с. 92]. Поэтому у него идет речь лишь о примирении банкирской деятельности с христианской этикой, а не об этике как стимуляторе трудовой и коммерческой активности.

Важной предпосылкой вызревания ментальности модерна в недрах традиционного общества было распространение в Западной Европе римского права. Во многом этому способствовали германские императоры, считавшие себя потомками римских цезарей. Благодаря этому римское право в эпоху Возрождения распространилось почти по всей Западной Европе, что объективно служило интересам центральной власти новых европейских гражданских государств, постепенно освобождавшихся как от патерналистского диктата Римской Церкви, так и от ограничений своей власти со стороны внутренних островков свободы, опиравшихся на традиционное земское право. «С помощью этого законодательства, – пишет Р. Арнольд о римском праве, – высшей власти и возникающему бюрократическому классу было легче всего сломить сопротивление городов, сословий и церкви, уничтожить последнюю тень свободы крестьян… Но с другой стороны, этот новый порядок больше отвечал экономическому движению, возрастающему обмену, новому общественному укладу, чем старое право» [Арнольд 1905, с. 29–30].

Период позднего Средневековья вошел в историю культуры как период постепенного распада феодальных отношений и зарождения нового, буржуазного мировоззрения. В ментальном плане это был период освобождения сознания общества от религиозной веры и становления новой, индивидуалистической ментальности, в основе которой лежала вера в человека. Индивид вырвался из сословия и получил право действовать по мере собственных сил. Историк Я. Бургкардт отмечает, что важнейшим признаком поколения гуманистов является «открытие человека», т. е. отдельной личности, имеющей свои права, а российский историк Л. М. Баткин уточняет, что «культура Возрождения еще не знала понятия личности, но она его вплотную подготавливала… Так называемый «индивидуализм» итальянских гуманистов состоял в изобретении модели индивида, способного здесь и сейчас, посредством одной лишь собственной воли и трудов, к безграничному совершенствованию своих земных возможностей – к человеко-божию» [Баткин 1986, с. 80].