Шарон Крич - Голоса океана [litres]

Воздух тёплый, он полон ожидания. Мы совсем близко к Бомпи, может быть, в получасе езды.

Думаю, нам пора ехать. Прямо сейчас.

Проснувшись с утра, я подумал, что, должно быть, приземлился на другой планете и оказался в чужом теле. Отчасти – потому, что я проспал всю ночь на полу, отчасти – из-за того, что встретило нас, когда мы вчера вечером доехали до Бомпи.

Мы нашли деревню Торп без особого труда, но, поскольку на домах нет номеров, найти дом Бомпи в темноте оказалось слегка потруднее. У домов здесь названия: «Гленакр», «Жёлтый коттедж», «Зелёный коттедж», «Старая почта».

Дом Бомпи называется «Ореховый коттедж», так что мы немало времени провели в поисках ореховых деревьев, правда, оказалось, что у дома Бомпи ореховые деревья уже не растут. Мы сумели его найти только после того, как остановились у какого-то дома, я подошёл, постучал в дверь, мне открыла женщина и сказала: «Тебе через дорогу, милый» – и показала на маленький белый домик на той стороне дороги.

В доме Бомпи во всех комнатах горел свет. Мы постучали в дверь, и нам открыла сиделка. Дядя Док объяснил, кто мы такие, и мы все протиснулись внутрь, и дядя Док спросил:

– Где он?

Она провела нас через одну комнату, потом через другую, потолки были такими низкими, что можно легко головой удариться, а потом мы прошли через ещё одну комнату, по узкому коридору и оказались в спальне Бомпи.

Бомпи лежал в постели с закрытыми глазами. Я был совершенно уверен, что удача отвернулась от нас и он мёртв.

О, Бомпи!

Теперь я понимаю, почему он хотел вернуться в свою Англию. Тут так красиво, по стенам дома вьются розы, а вдоль тропинки – клумбы с лавандой, а внутри – маленькие комнатки, крохотные окошки и миниатюрные камины.

Я так хотела повидаться с ним наедине, но вместо этого в комнату ввалились мы все.

– Он мёртв? – спросил Коди.

– Тс-с, – сказала сиделка. – Нет, он не мёртв, но немного не в себе. Не пугайте его.

Он выглядел иначе, чем я ожидала, но я решила, что это всё из-за того, что его глаза и рот были закрыты. Я увидела доброе, круглое лицо, очень бледное, с клочковатыми седыми волосами. Больше всего он был похож на постаревшего дядю Дока.

Дядя Док взял Бомпи за руку и осторожно погладил её.

– Бомпи, – шепнул он. – Бомпи?

Бомпи открыл глаза, моргнул и уставился на него.

– Питер? – спросил он дядю Дока.

– Питер? – удивился дядя Док. – Кто такой Питер? Это я… Док… Иона.

– Ионы нет дома, – сказал Бомпи. – Он уехал в лагерь.

Дядя Док закусил губу.

– Бомпи? – спросил дядя Мо.

Бомпи внимательно посмотрел на дядю Мо.

– Ты кто? – спросил он.

– Это я, Моисей.

– Моисея нет дома, – сказал Бомпи. – Он уехал в лагерь.

Дядя Стю сказал:

– Бомпи? Ты помнишь меня? Это Стюарт.

Бомпи снова моргнул, три или четыре раза.

– Стюарта нет дома, – сказал Бомпи. – Он уехал в лагерь.

Потом к нему подошёл Коди, и Бомпи сказал:

– О! Вот и Моисей. Ты уже вернулся из лагеря?

Коди ответил:

– Да. Я вернулся из лагеря.

А когда к нему подошёл Брайан, Бомпи сказал:

– А вот и Стюарт. Ты тоже уже вернулся из лагеря?

И Брайан ответил:

– Да.

А потом к нему подошла я, встала возле него на колени и сказала:

– Бомпи? Ты знаешь, кто я?

Он внимательно посмотрел на меня и спросил:

– Ты Маргарет?

– Нет, – сказала я.

– Клэр?

– Нет.

Брайан сказал:

– Софи, прекрати. Он не знает тебя.

И Бомпи сказал:

– Софи! Ты Софи?

А я ответила:

– Да.

Кажется, что мы провели у Бомпи уже намного больше недели, а в первый океанский поход вышли целую жизнь назад.

В первый день Бомпи почти всё время спал и не узнавал нас. На второй день Софи стала рассказывать Бомпи его же истории. Она сказала:

– Помнишь, Бомпи, когда ты был молодым и жил на ферме в Кентукки, твоя семья обменяла двух мулов на машину? Помнишь, Бомпи?

Он широко открыл глаза и кивнул.

– А помнишь, Бомпи, как ты поехал в город, чтобы забрать машину и вернуться на ней домой? А потом, по пути домой…

На каждую фразу Бомпи кивал и говорил:

– Да-да, это был я.

– А в воде, когда ты барахтался, барахтался…

– Я? – спросил Бомпи.

– Ты был под водой, глубоко под водой…

– Вот это я не очень хорошо помню, – сказал Бомпи.

Днём Софи рассказала ему другую историю.

– Помнишь, Бомпи, когда ты был молодым и жил в Кентукки, близ реки Огайо, ты однажды решил перейти по железнодорожному мосту…

– Да-да, большой мост, на опорах, – сказал Бомпи.

– Помнишь, было так ветрено и дождливо…

– Да-да.

– А когда пришёл поезд, тебе пришлось разжать руки, и ты упал в воду…

– Да-да, это был я.

– И вода кружилась, бросала тебя туда-сюда, и тебе не хватало воздуха, и…

– Вот это я не очень хорошо помню, – сказал Бомпи.

Она пересказала Бомпи все истории, которые рассказывала нам, а мы все по очереди заходили и выходили из комнаты и молчали, внимательно слушая. Бомпи помнил практически всё, что она рассказала, за исключением того, как он тонул.

Однажды, когда я был в комнате вместе с Софи, она рассказала историю, которую я ещё не слышал. Всё было примерно так:

– Бомпи, помнишь, когда ты был очень маленьким, совсем ребёнком, и отправился в плавание с родителями?

– Правда? – спросил он.

– В океан, в широкий, синий-синий океан. И ты плыл и плыл, а потом небо стало очень серым, и завыл ветер – помнишь?

Он посмотрел на неё, несколько раз моргнул, но ничего не ответил.

– Ветер, помнишь? Он выл и завывал, а лодка качалась, и стало очень холодно, и твоя мама завернула тебя в одеяло и положила в шлюпку… помнишь?

Бомпи уставился на неё, но по-прежнему ничего не отвечал. Софи торопливо продолжила:

– Помнишь? Помнишь? И… и… ветер… холод… и вода, стена чёрной воды обрушилась на тебя, и ты плыл, плыл и плыл… а… а… родители… родители…

Она посмотрела на меня умоляющим взглядом, и мне вдруг всё стало ясно. Я встал на колени с другой стороны постели.

– Родители погибли, – сказал я.

Софи ахнула.

– Родители погибли, – повторила она, а потом заторопилась: – А потом ты был совсем один, Бомпи, совсем один, плыл и плыл…

Бомпи сказал:

– Но я…

Я протянул руку и коснулся её ладони.

– Софи, – сказал я. – Может быть, это не история о Бомпи? Может быть, это твоя история?