Елена Безызвестных - Танцующая пустоту [litres]

– По-английски «ветер» и «окно» звучат похоже, они однокоренные, – говорил парень. – Потому что там у них в окна всегда задувает ветер. Window произошло от wind… А у нас окно произошло от слова «око». Мы всё глядим и глядим в окна на улицу, кто идёт, что творится, и конца этому не будет. Такие мы, русские, любопытные. Знаешь, фразу о том, что глаза – зеркало души? На самом деле это звучит так: око – это окно души. Логично, правда? Посмотри мне в глаза. В очи, да? Видишь мою душу?

«Фи-ло-лог». – Люся поймала слово на лету. Так все называли парня.

Он и его подружка говорили долго, но ветер, холодный вольный ветер-wind разметал их разговор…

Вадим выходит на Площадь трёх вокзалов. Сила утекает… Город дышит. «Если хочешь остаться, дыши с ним в такт, – думает он, – тогда не задохнёшься». Глядит, как темнеет синий, дымкой занавешенный вечер и зажигаются огни. Его лицо уже не узнать в темноте, и ему кажется, он растворился в сумерках, потерял себя и потому можно начинать петь. Некуда торопиться: Вадим будет перебирать струны, расслабляться, пока песня не начнётся сама. Прежде нечего её тревожить, пусть его песня спит в колыбели грёз; он сочинял на ходу, и об этом почти никто не знал – и получалось всегда так, будто сотни солнечных зайчиков вырвались из зеркал и попрыгали по бульвару, такая жизнелюбивая выходила у Вадима песня!

Всё пошло не так. Пальцы не попадали по струнам. Вадим отправился домой – без настроения играть не мог. Да, такое с ним впервые… Вадим в расстройстве. Чего-то не хватало. Не в Вадиме. В Москве. Где-то в глубине, в метро… Самые чуткие пассажиры заметили это, только не могли объяснить. Из метро ушла свободная душа.

Без Люси метрополитен скучал. Он не понимал, чего ему не хватает – так же холодел мрамор, незаметно для людских чувств вздрагивал от прикосновений красивых девушек, так же летел тоннель, вспыхивал светофорами. Поезда набирали ход и не ошиблись ни на одно мгновение. Метро разноцветным спрутом собралось захватывать новые территории, и где-то наверху постановили – двенадцать станций в год. Таинственные жрецы посвящали каждую станцию какой-нибудь звезде в небе, и поезда проносились кометами, разрезали лучами фар сырую, вязкую тьму.

Так строился город Вавилон и другие древние города. Правители сплетали кольца-города так весело и бездумно, как девчонка плетёт фенечки, желая нравиться мальчикам. Быть может, так строилась и Москва.

Что-то неуловимо изменилось. Последовал ряд необъяснимых увольнений; уходили самые преданные машинисты – им казалось, что они устали, и уныло бормотали что-то про зарплату. Уходили работники путей, но лишь те – не странно ли? – кто по-настоящему любил свою работу. Наступил момент, когда поезда казались тесными клетками, ежедневной каторгой. Из метро ушла муза метро, ушла его душа. Люся не знала своей роли, и никто не знал роли странного порождения Подземки, девочки-из-метро, умевшей танцевать Пустоту.

Юра впал в депрессию и пил какие-то таблетки. Его одолевали смутные мысли, лишние, не по плану. Юра злился, что не может упорядочить себя. Он казался спокойным… И всё же впервые жаловался на свою профессию. «Я мог бы стать дизайнером, – думал Юра, – или инженером. Рисовал неплохо, хвалили! А я выполняю самую однообразную работу в мире. Моя жизнь чёрно-белая – свет станций и тьма туннеля. Как глупо!»

Однажды Юра не сумел пройти медосмотр с утра – давление. Его отправили домой, за него вышел товарищ, и Юра был даже рад. Он лежал дома на диване в приглушённом свете ночника, и то ли дремал, то ли думал о чём-то. И пред закрытыми веками возникло Люсино лицо с сияющими зелёными глазами… Юра вздрогнул. Видение исчезло. Девочка-призрак… Она была взаправду. Но только… Из чего она? Ведь должна же она из чего-то состоять. «Она женщина или просто… Муляж?»

Юра считал себя материалистом. Он видел рельефные, чувственные сны. Юра гладил Люсю, пытался поцеловать, а она отшучивалась. Он знал – там, под серым тягучим платьем, у Люси была пустота, пугающая, нечеловеческая. Во сне Люся ломалась у него на руках, её ладошки крошились, как печенье… И звучал её смех – странный и гулкий, как из пустого кувшина. «Она сама не знает, насколько не существует, насколько она ненастоящая, насколько её нет», – понимал Юра и просыпался.

Его знобило. Около полуночи Юра вышел за продуктами и еле-еле дополз до магазина. На углу он увидел Люсю: она задирала голову, смотрела на звёзды, одетая не по погоде – в своём вечном сером платье, она ведь не умела одеваться по-человечески. С привычным профессиональным спокойствием Юра решил, что точно – галлюцинация или сон. А значит, можно делать, что хочется. Он подошёл к Люсе, и она улыбнулась.

– Я давно хотел спросить… Из чего ты состоишь?

– В смысле?

– Ну, из какого вещества?

– Я? – Люся, казалось, растерялась. – Я была создана… Или родилась… Появилась… Из тоннеля! Ну просто в мире возникла необходимость во мне – и я появилась, – Люся засмеялась, видимо, сама была довольна ответом.

– А можно тебя поцеловать?

Юра никогда бы не сказал девушке такое в жизни. Он наслаждался сном и поступал, как во сне.

Люся пододвинулась ближе и подставила губы. Юра не поцеловал её – только дотронулся и приобнял.

– Шикарная. Ты вся шикарная, – хотелось проверить, до конца ли Люся… Ну, как человек. Интересно, ты вся… человек? Юра ощутил волнение, переходящее в трепет. Он должен проснуться от сильных переживаний. И всё не просыпался… Как дурак стоял с пакетом и пялился.

– Больше никогда так не делай, ладно? – сказал Юра. – Люди странно относятся ко всему… Слишком красивому. Люся, а духи, как ты, могут иметь детей?

– Не знаю… Кажется, я человек, когда танцую девочку. И я могла бы иметь ребёнка… Не совсем, правда, понимаю – как? А когда я танцую Пустоту… Я будто человек, давно умерший.

– Где твоё тело, когда ты Пустота?

– Моё тело сливается со всем, что вокруг, рассеивается. Меня как бы… нет. И всё же остаётся кто-то, он может вспомнить, что Люся нужна миру. И каждый раз останавливает танец.

– А если он не вспомнит?

– Однажды может забыть. Тогда не вернусь…

Люди тоже могут танцевать пустоту, но, конечно, не все.

Влюблённые могут танцевать пустоту – тогда их души мчатся навстречу друг другу по автостраде, жаждут встретиться между городами, ровно посередине, чтоб поровну. На грани жизни и смерти люди часто танцуют Пустоту. И в танце перестают бояться смерти, потому что понимают, смерть – это тоже танец, только более виртуозный. Иногда они танцуют Пустоту на мосту, глядя на тот берег реки, плывущий в тумане, или в лесу, забывшись под кронами, насквозь пронизанными, прошитыми золотыми нитками света…