Елена Безызвестных - Танцующая пустоту [litres]

– Да что ты, я на Горбушке за тридцать рублей лак этот купила! А говорите – не нужно с ногтями в подземелье, рабочая одежда. Вон какую прелесть ногтями заманила! Ути-путечки!

Люсю кольнула зависть. Она понимала, что Векша, бестолковая дурочка Векша, притягивает к себе прелестных живых существ. Векша сама того не желает, она не знает, отчего светит. Дочь солнца! На голос Люси даже иногда не оборачиваются. Лицо Люси не запоминается. Но именно Люсе тьма подземелья поёт колыбельную песню, и слышит чудную песню одна Люся. Вот и теперь…

Кто ей поёт? Может, это её мама, та, которую она не помнит, но которая, возможно, помнит о её, Люсином существовании… У Люси нет мамы. А Рэд говорит, у каждого существа на свете есть мама, которая поёт колыбельную во тьме, из тьмы, из теплоты, всегда, всю жизнь… Как хорошо! Солнце, успокоенное колыбельной, стало внутри Люси затухать, затихать. Люсе захотелось полетать. Она вдохнула сырой подземный воздух, будто бы наполняя паруса. И взлетела.

– Вау! – Векша захлопала в ладоши. – Ты и правда волшебная! И умеешь летать, как птица!

– Чичимр! – объявила Люся. – Я не знаю, как складывалась твоя жизнь, но я уверена, тебе безумно надоели хармы. Я не предлагаю тебе быть за людей, но мы освободим тебя, если хочешь. – Чичимр фыркнул, хрюкнул и затрепетал гребешком иголок. – Он говорит, что служит у них поваром. А едят хармы что попало, вот увидите. Чичимр, ты догадался, зачем мы пришли. Веди нас к Леле!

Люся точно не знала, где находится Логово, видела только, как хармы уходили из переулка, по стенке обходили Вечный тупик и скрывались. Прекрасно, что у них появился проводник. В иголках Чичимра нашлись ещё три свечи и спички; их приберегли, положили в огромный Кириллов рюкзак.

Приближение к Логову всегда можно определить – идти туда, куда хочется меньше всего. Человеческая природа избегает соприкосновения с хармом, и чем тяжелее идти, тем ближе притаился харм. В Подземье ржавая, отсыревшая с годами тишина, и путники подходят ближе и ближе к своей цели, и холодная дрожь охватывает каждого, ноги в огромных сапогах волочатся по мутной воде, что плещется и доходит до колен…

До Логова оставалось немного. Шли молча. Логово хармов близко – и друзья шли как на расстрел. Так действует хармическая магия. У Векши разболелась голова, и она тихо плакала. Векша старалась не стать обузой и время от времени прижималась к Вадиму. Тот успокаивал её – так тихо и нежно, что Люсе хотелось, чтобы её тоже так успокаивали.

Люся с каждым шагом всё больше жалела отданный кинжал. Слабость её одолевала, казалось – появись сейчас харм на пути, и она сдастся с потрохами.

Одна Рита выглядела бодрой. Она просто умела держать себя в любой ситуации. Несколько лет она сдерживала натиск Чёрной дыры. Тот, кто справился со своими ночными кошмарами, преодолеет что угодно. Рита справилась не до конца. Она научилась не поддаваться панике и не тонуть в звёздном болоте, в котором мерцают метеориты, нападавшие за лето. Чёртовы сны!

Тени, мелькнувшие впереди, при свечах показались зловещими и таинственными. Путники замерли.

«Зачем всё это?» – подумала Люся в бессилии. Она была готова повернуть назад. Свободные духи делают, что хотят. Люся безумно хочет сдаться, плюнуть, и пусть всё гибнет! Всё равно в конце пути ждёт Смерть, измеряющая холодным взглядом твои деяния, ну и какая разница – когда именно, часом раньше или позже?

Тени скользнули по стене, пробежали по потолку. Их было несколько. Тени, похожие на языки пламени, – одна, другая… Неужели хармы? Люся в отчаянии сжала воздух в том месте, где должен был быть кинжал… Скверная привычка – хвататься за фантомный кинжал, ну когда же она пройдёт!

Они бежали к нашим путникам, насвистывая. Ежи-путейцы – что им тут делать?

– Спокойно, свои, свои, – успокаивала Люся друзей.

Чичимр жалобно закурлыкал и побежал прочь. Видимо, он боялся, что товарищи станут смеяться над одичавшим ежом.

Люди впервые видели, как ежи в касках тащат огромный, просто громадный ящик с инструментами. Ежей было много, целая рабочая бригада.

– У вас, говорят, фонари вышли из строя, – произнёс самый крупный ёж.

– Кто говорит? – спросила Люся.

– Мы говорим, – ответил самый крупный ёж. – Пришли, значит, чинить ваши фонари.

– Ну и глушь, – сказал ёж помельче. – Вы бы домой возвращались. Тут хармы недалеко.

– Мы вроде к ним и идём.

Ежи переглянулись и присвистнули.

Люди тоже переглянулись – они никогда не видели говорящих ёжиков.

– Я же тебе говорил. Они к хармам идут, – сказал мелкий ёж товарищу.

– Люди совсем «того». – Товарищ ответил тихо, чтоб никто не услышал. Хотя услышали все.

Самый крупный ёж выдавал отвёртки. Он попросил людей сдать фонари. Заворожённые зрелищем, друзья наблюдали, как ежи высовывают длинные языки и пронзительно свистят – шлифуют разобранные детали ультразвуком.

– Зачем вы идёте к хармам? – пропищал мелкий ёжик. – Они злые и едят ежей.

– Мы идём посмотреть на красавицу Лелю. – Валера рад был ответить малышу, и его, казалось, вовсе не смущало, что он говорит со зверем. – Говорят, она красивей Дженнифер Лопес и Джулии Робертс. Хотя я слышал, этой Джулии Робертс уже за пятьдесят. Да и Дженнифер Лопес под вопросом… Я не знаю, какой пример тебе привести. Но когда ты вырастешь и станешь большим ежом, ты поймёшь, как важна для мужчины женская красота.

– Рисковать жизнью ради красоты – нерационально, – сказал ёжик, и все остальные закивали. – Жизнь не фонарь, не починишь.

– Это же люди, – заметил умудрённый опытом самый старый ёж.

Похоже, вопрос был на этом исчерпан. Ежи закинули инструменты обратно в ящик. Четыре ежа подняли ящик и, насвистывая, водрузили его на спину троим. Им тоже было неприятно находиться у Логова, и потому они поспешили домой.

Снова Люся пожалела, что приходится обманывать, скрываться. Вот и ежи теперь думают, что люди совсем дураки… Слишком человеческое дело – врать! Духи делают, что хотят, врать они не хотят. А ведь приходится!

«Наверно, хармы живут в грубых домах, в жутком логове, под стать их змеиному облику», – говорила Люся когда-то. Рэд смотрел странно в ответ, с иронией, и она не понимала значение его усмешки. Люся не знала: на самом деле жилища хармов прекрасны.

За время пути глаза путников привыкли к тусклому свету фонариков и огоньков свечей, и радужный хрустальный дворец хармов предстал пред ними как сновидение. Радужное свечение, исходившее от него, было невыносимо ярким, и глаза заболели, но хотелось смотреть и смотреть, через боль. Дворец напоминал каплю, тонущую в свете заходящего солнца; подсвечивался огоньками свечей изнутри, сиял, грани нескольких пирамид смыкались и переливались; хрустальные колонны изгибались, искажались в световых иллюзиях и утопали в собственном сиянии; свет дробился на миллионы цветов, оттенков – раскалывался радужными полосками.