Юрий Збанацкий - Куриловы острова

Но Миколка ошибся. Сразу же после завтрака им велели всем выйти на школьный двор и выстроиться поклассно. Даже его товарищи по спальне, услышав такой приказ, как-то притихли, переоделись в новенькое; видимо, их волновало таинство предстоящего школьного праздника.

Широкий двор бурлил. Школа выстроилась на торжественную линейку.

Запела труба, дробно застучал барабан. По спине у Миколки пробежал холодок. Он забыл о том, что стоит среди интернатовцев, — он снова в школе. Цветут кругом красные галстуки, белеют снегом рубашки. И цветы. Так много цветов, что удивительно, откуда их столько взяли в этом глухом месте.

Рапортовали отряды. Рапортовала дружина. Рапортовал директору старший пионервожатый. Голос у пионервожатого — густой баритон, его слышно в отдаленных уголках соседнего леса; шевелюра густая и пышная, сам молодой-молодой, да такой красивый, что Миколке завидно стало — везет же людям.

С речью к ученикам обратился Леонид Максимович. Поздравил их с новым учебным годом. Пожелал успехов, здоровья. Ни укоров, ни наставлений. И сразу же к первоклассникам:

— Вы, дети, впервые переступаете порог школы. Сейчас для вас лучший подарок — звонок. Прислушайтесь к нему, он вас зовет в большую жизнь. А в конце учебного года вы дадите его тем, кто расстанется с нашей школой...

Значит, и тут то же самое. Видно, во всех школах так повелось, что младших приветствуют старшие, а старших провожают младшие.

— Берите пример со старших, пользуйтесь их опытом...

Миколка глянул на Маслова. Рядом с ним Зюзин, Трояцкий; Конопельский чуть поодаль, задумчиво и лукаво улыбается одними глазами. С таких возьмешь пример. Эти научат. Если все такие в интернате, то — бедные, бедные первоклассники...

Леонид Максимович будто перехватил думы Миколки:

— А старшим нужно учиться, жить и работать так, чтобы младшие от них учились только хорошему, чтобы они гордились своими старшими товарищами и помнили их за добрые дела всю жизнь.

Запомнят... Эти вот — Масло да Конопельский — подсунут им под подушку дохлую крысу, заставят сигаретки курить, они на всю жизнь их запомнят, как же!

Под конец от малышей выступил какой-то ученик. Глазенками морг-морг — обещает быть дисциплинированным, хорошо учиться, брать со старших пример... Смешной! Погоди, возьмут тебя Масло или Трояк с Конопельским под свое влияние, будешь и дисциплинированным и честным.

Кинул взгляд в сторону соседей. Конопельский блуждает взором где-то под небесами, позевывает. Масло, сердито насупившись, недовольно посапывает. Трояцкий, скрестив на груди руки, презрительным взглядом обводит площадь.

А вон девчонки. Впереди — Карина. Она рослее других, виднее. Чернобровая, смуглая, а глаза... Нет, на такую невозможно не засмотреться, даже Миколке.

Загремел барабан, затрубил горн. Выпускница, выступавшая с речью, зазвонила в колокольчик. Над дверями школы и во всех коридорах громко и резко звал на уроки электрический звонок. В руках девочки был серебряный праздничный колокольчик, и звон его был серебристый, нежный.

Первыми повели первоклассников. Немного смущенные всеобщим вниманием, немного растерянные, немного стесняющиеся, немного напуганные — они то растягивались, то сбивались в кучу, а в дверях и вовсе застряли. Пришлось воспитательницам вмешаться, чтобы они как-нибудь прошли. Второклассники промаршировали бодро, с торжественными улыбками — смотрите, мол, какие мы, уже все умеем. Третьеклассники прошли просто, как на занятия. Хватит баклуши бить, хоть и нет желания садиться за парту, но нужно. Четвертые классы брели с явной неохотой. Они успели уже постичь ту премудрость, которая говорит, что учиться, конечно, надо, но кто это выдумал садиться за парту, когда еще лето в разгаре и только бы бегать да резвиться на воле.

Пятый класс шел с лучшим настроением, ведь как-никак, в пятом одних учителей будет человек двадцать, не меньше... Старшеклассники плелись с безразличным видом, как обреченные, вразвалку, с постными лицами, словно люди, которые осознали и необходимость всего того, что они совершали, и в то же время абсолютную бесполезность своих действий. Позвали — пришли, прикажут разойтись — через полминуты ни одного не увидишь.

Расходились по классам. Просторные коридоры, натертый до блеска пол гудели и сотрясались. Со стен на своих молодых незнакомых потомков смотрели бородатые классики литературы.

Миколка шел позади Конопельского, Маслова, Зюзина и Трояцкого. Он топтался на месте, пропуская вперед и других ребят своей спальни. Ему ни с одним из них не хотелось стать соседом по парте. Даже и с теми, что были молчаливы, как рыбы, и незаметны, как мыши.

Еще вчера обратил он внимание, что парты в интернате особые — в школе у них они были черные, испещренные вдоль и поперек лезвиями ножей, а тут — белые, словно вырезанные из слоновой кости.

Окинув взглядом белые ряды парт, облюбовал себе место почти в углу, в сторонке. Не раздумывая долго, уселся. Остальные ученики тоже уселись, и Миколка был в полной уверенности, что за партой будет сидеть один. Это его вполне устраивало.

Захлопали крышки парт, поднялся знакомый шум в классе, который сразу утих, когда в дверях появился директор школы Леонид Максимович. Он преподавал у них историю. Миколка облегченно вздохнул — значит, будет блаженствовать без соседей, один на парте.

Однако радость его была преждевременной. Вслед за Леонидом Максимовичем в класс вошла Карина. Она принесла свернутые карты и мел. Положив все это возле доски, окинула изучающим взглядом класс, отыскивая для себя место. Миколка ушам своим не поверил, когда услышал:

— Возле тебя, Курило, место свободное?

У Миколки язык будто к небу прирос, совсем онемел парень. Карина уверенно села за парту, твердо оперлась руками о крышку и уставилась глазами в учителя.

Леонид Максимович начал урок. Ошеломленный такой неожиданностью, Миколка не сразу понял, о чем говорил учитель. Такие неожиданности хотя и случались с ним в жизни, но не очень уж часто.

Возможно, Миколка не заинтересовался бы так Конопельским, если бы не Карина. Он старался сделать вид, что ничуть не смущен соседством и что ему совершенно безразлично, кто будет сидеть с ним рядом. Он ни разу даже не посмотрел в сторону соседки. Впереди сидел Валентин Конопельский, поэтому все внимание Миколка сосредоточил на нем, словно ничего более интересного в классе не было. Даже на Леонида Максимовича не смотрел, потому что если на него смотреть, в поле зрения попадала Карина, а он не хотел ее видеть. Не хотел, и все! И пусть не очень Карина сверкает здесь своими шоколадными глазами, пусть не кичится своей черной, как ночь, косой, — подумаешь, Кармен! Все-равно он на нее не посмотрит, не заговорит с ней. Еще чего не хватало! Поэтому он будет смотреть на Валентина, уж очень ему хотелось понять, что за человек этот Конопельский.