Олег Коряков - Остров без тайн

Силантьич медленно повернул голову к Пете, взглянул усталым прозрачным старческим глазом и неожиданно сказал:

— А правильно, сучок ты этакий. Стар я, правильно. И рука вот уже дрожит. — Он вытянул свою корявую и жилистую, покрытую взбухшими венами руку, перевернул, внимательно глянул на иссеченную неровными глубокими бороздами бугристую ладонь и усмехнулся. Усы его опять обвисли, и лицо сделалось простым, добрым и чуточку грустным. — Может, говоришь, возьмут?.. Эх-хо-хо…

Ася Васильевна подсела к нему, ласково, как дочь, обняла за худые сутулые плечи:

— Ну-у, Иван Силантьевич, мы ещё повоюем? Верно?

Силантьич встрепенулся, браво выпятил бородёнку:

— Эко дело! Конечно, повоюем. Вот рамки-то, которые ты заказала мне, я так спроворю — любо-дорого поглядеть будет. Кто ведь чем умеет: конь — горбом, поп — крестом, а Силантьич — топором. Хе-хе.

— Вот и хорошо, Иван Силантьевич. Я пойду. За рамки, значит, можно спокойной быть?

— И не сомневайся, Васильевна. К вечеру изготовлю.

Лёгкой своей походкой вожатая двинулась к клубу. На секунду она задержалась около Пети, маленькой тёплой рукой поворошила ему волосы:

— Ну как, всё думаешь?

Петя сглотнул слюну и ничего не сказал, только кивнул.

Лилово-синяя кайма расползалась от горизонта уже по всему небу. Солнца, подёрнутого пеленой, почти не было видно, но от этого не стало прохладней. Духота незримой тяжестью навалилась на землю, всё замерло и поникло. По лесу, окружавшему лагерь, растекалась зловещая тишина предгрозья.

Силантьич, кряхтя, поднялся с досок и, что-то бормоча, принялся хозяйничать у верстака.

А Петя и впрямь задумался.

«Почему, — думал он, — так получается? Все такие правильные и даже благородные, а я, выходит, плохой и делаю всё неправильно. Вон Силантьич, старик, собирается на строительство знаменитых гидростанций, а меня даже на остров не пускают. «Пока не помиришься, на остров тебе вход запрещён». Подумаешь! А если Ваня мириться не хочет… На Медвежий отправиться — Сеня трусит… Вот возьму и уеду на Волгу. Пройдёт год — вдруг в газете заметка: «Прославленный рабочий Пётр Силкин». Вот тогда вспомнят, заохают, да поздно будет».

Петя размечтался и строил в голове всевозможные варианты великих свершений. То он мысленно летел к строительству на самолёте с очень важным пакетом; самолёт попадал в бурю и никак не мог приземлиться, но он, Петя Силкин, бесстрашно бросался на парашюте и вовремя, из минуты в минуту, передавал пакет начальнику. То он плыл по уже готовому каналу на празднично убранном теплоходе, и люди, толпящиеся на берегу, указывали на него, шептали: «Силкин, Пётр Силкин» и кричали «ура». То у плотины гигантской гидростанции, по пояс в ледяной воде, он заделывал брешь, пробитую могучей рекой, и уже валился от усталости, но всё повторял: «Вперёд, товарищи, вперёд!», и его новые друзья отважно бросались в воду, и брешь оказывалась заделанной…

Горнист заиграл на обед. Ел Петя нехотя, думая всё о том же. Вышел из столовой — небо было низкое и почти чёрное. Где-то в высоте прокатились тяжёлые чугунные шары и завязли в грязно-синей вате туч.

«Схожу ещё раз к Ване, — решил Петя. — Не захочет мириться — тогда всё! Ещё вспомнит старого своего друга Петю Силкина…»

В небе снова громыхнуло. По озеру пробежала рябь, потом с глухим плеском заворочались волны. Вдруг согнулись и зашумели верхушки деревьев.

С листа фанеры, на котором девочки готовили бланки для гербария, взметнулись беспорядочной белой стайкой, закружились, полетели листки бумаги. Девочки, выходившие из столовой, завизжали и бросились ловить листки.

Петю чуть не сшибла с ног бежавшая откуда-то Аня Хмельцова.

— Силкин, ты Машу Сизову не видал?

Петя остановился, смерил взглядом Аню, помолчал. Ему хотелось сказать что-нибудь дерзкое. Аня, наверное, страшно рада, что Петю не пустили на остров. Он сказал:

— Стал я за ней смотреть!

— Тебя серьёзно спрашивают. Она куда-то исчезла.

— Не видал я никакой вашей Маши. — И Петя зашагал к изолятору.

Аня поднесла руки к шее, сжала кулачки:

— Ну что же делать?

— Аня! — окрикнула её Соня. — Аня, она, наверно, на острове.

— С ума сошла! — вскрикнула Аня, потом задумалась, и в глазах её мелькнуло что-то весёлое и озорное, будто Аня одобряла Машу или хотела сама убежать на остров; но тут же она нахмурилась и сказала: — А ну, Сончик, иди сюда.

Та послушно подошла.

— Почему ты думаешь, что она на острове?

— Потому, что она оставила записку.

— Какую записку?

И тут Сончик призналась, что Маша ещё утром, сразу после завтрака, передала ей записку и сказала: «Если меня уж очень потеряют, передай это Ане. Только раньше не передавай и не смей записку читать».

Сончик положила записку под свою подушку, и она лежит там.

— И ты её не прочла?

— Нет, я прочитала. Там сказано: «Я ухожу в разведчики на остров».

— И всё?

— Нет, ещё подпись: «Сизова Маша».

— Почему же ты ничего не сказала раньше?

— Так я же говорю: Маша не велела. Она сказала, что только тогда, когда очень уж потеряют…

— Эх, и размазня ты, Сончик!

Аня не стала больше разговаривать, а побежала к штабу лагеря.

Ветер хлестнул ей в лицо, закинул на спину галстук, потом отскочил, приподнял фанерный лист, подкинул его и бросил через клумбу. Лист распластался в воздухе и, как большая хищная птица, ринулся на землю.

Начиналась буря.

Конечно, Петю было жалко. Но когда Сеня сказал об этом, Данко, сидевший с Сашей на вёслах, угрюмо ответил:

— Ничего. Это ему полезно.

— Надо же в конце концов воспитывать человека, — отозвался Юра.

Все помолчали, потом звеньевой сказал:

— Работать будем так. Я опять займусь береговой линией. Юра будет заканчивать то, что осталось после Саши. А Саша с Сеней — Ванепетин участок. Одного Сеню пускать с компасом боязно: опять напутает.

— Снова начнёт месторождения железа открывать. — Юра рассмеялся.

Сеня нахмурился, но промолчал. А Саша сказал:

— Ерунда. Ничего он не путает. А вообще-то ладно. Только мы с ним и Ванепетин, и свой старый участок возьмём.

— Успеете?

— Управимся.

— Ну, хорошо, — согласился звеньевой. — Тогда Юра будет промерять глубину. — Данко не забыл, как его чуть не утянуло в подводную яму, и хотел проверить весь проток, чтобы лагерь знал, где опасные места.

— Одному тебе будет трудно, — сказал Юра.

Данко тряхнул головой и крикнул:

— А ну, Саша, нажмём!

Они налегли на вёсла. «Мирный», рассекая воду широкой грудью, заторопился, круче стали волны, разбегавшиеся от бортов. Тут Сеня, сидевший на корме, привстал и сказал тревожно:

— Тонет, должно быть…

Все повернулись. Над сверкавшей ртутными переливами водой беспорядочно, с отчаянием дёргались чьи-то руки, и то поднималась, то опускалась под воду голова.