Елена Матвеева - Кинжал Улугбека

- Сейчас купаться пойдем и увидите, - пообещал Лерыч.

Абдулла отвел девочек в их палатку, и, пока они раскладывали пожитки, снаружи все время раздавалось: «Можно войти?» Это шли шахрухиинцы с подарками. Принесли тетрадки для полевых дневников и по японскому карандашу, Варе - красный, Гере - зеленый. Карандаши были бархатные с металлическими наконечниками и приятно щекотали пальцы. А еще медальоны со скорпионами. Скорпионы были местными, один самаркандский умелец заливал их жидким стеклом. У Вари медальонов оказалось целых три, у Геры - два. А Рафик появился со стеклянными баночками с дырчатыми крышками и попросил собирать для него букашек.

- Ты что имеешь в виду? Скорпионов тебе надо или тарантулов? - возмутилась Гера.

- Тарантулов не будет, Гера-джан, - успокоил Рафик. - И скорпионов не надо. А так… Что встретится. Бывают неизвестные экземпляры. Я их вычисляю по определителю, заношу в список и выпускаю. Так что обращайтесь аккуратно, чтобы случайно не умертвить.

- Если они нас не умертвят, - хмыкнула Гера. - А как ты меня назвал? Что за «джан» такой?

- Это не обидно, - потупясь, ответил Рафик. - Наоборот. Дорогая, значит, уважаемая. Вроде как: душа моя…

- Ну ладно тогда, - басом сказала Гера, тоже смутившись. - Я не против.

Паштет расположился в большой палатке с Маратом и Рафиком. На груди у него тоже болтался медальон со скорпионом, а в кармане лежала баночка для насекомых. Еще в самолете он сказал девчонкам: «Хоть там не называйте меня Паштетом!» И они очень старались, но не минуло и трех часов в Шахрухие, как пошло: Паштет да Паштет. Понравилось. «И черт с ним! - решил Паштет. - Так даже привычнее».

- А что ты про сундук ожидания сказал? - спросил он у Абдуллы.

- А это из книжки «Приключения Ходжи Насреддина». Стремная книжка, мы ее в прошлом году прочли и в этом читаем.

Ноги по щиколотку проваливались в пыль. На ней следы овец. И еще один странный след, велосипед такой не оставит - гладкий, извилистый. Оказалось, дорогу пересекла змея, полоз, и он безвредный. Миновали дремлющего Улугбека.

Впереди открылись цепи округлых желтовато-серых холмов, словно подтаявших, оплывших на изнуряющем шахрухиинском солнце. Под ногами хрустела высохшая жесткая трава, только сизоватые кустики верблюжьей колючки бодро топорщились небольшими листьями и шипами. Под землей лежал мертвый город. На поверхности - множество обломков кирпичей и черепков: красных, серых и глазурованных с росписью.

- Это называется подъемный материал. Он вымывается из земли дождями и выдувается ветром, - объяснили питерцам, снисходительно наблюдая, как они набивают карманы черепками.

- Светлые с желтеньким и коричневым - двенадцатый век. Лазурный - тоже. А белый с кобальтом, они от всех отличаются - время Тимура и Улугбека, то есть четырнадцатый-пятнадцатый век, - объяснил Марат.

Теперь, найдя белый с синим или голубым черепок, Гера вопила: «Пятнадцатый век!»

- Видишь бороздки? - Марат протянул Варе черепок. - Они от вращения гончарного круга. А вот этот -лепной. - Потом он положил Варе на ладонь маленький кусочек стекла с радужными разводами. - Глянь на свет, если внутри пузырьки - древнее!

Пузырьки в стекле оказались. Паштет смотрел и на Марата, и на пузырьки с явным неодобрением, а он нагнулся, поднял что-то, потер между пальцами и отдал Варе коричневый кружочек размером с ноготь - старинную монету.

Паштет напряженно смотрел под ноги, а увидев в пыли кругляшок, заорал: «Смотрите!» Оказался кругляшок старой пуговицей.

- Похоже было на монету, - ободрил Марат сконфуженного Паштета, что, впрочем, не исправило ему настроения.

- Почему-то думают, что в древности люди жили убого и были глупее нас, - сказал Марат. - Еще недавно по центру Самарканда текли зловонные арыки и не было канализации, а эти глупые древние имели водопровод. На всех городищах находят его трубы. Улугбек умудрился составить такие звездные таблицы, что астрономы до сих пор удивляются точности расчетов. А как они строили, рисовали!

- Древние, конечно, не знали многого, что знаем мы. Но мы забыли многое из того, что знали они, - подтвердил Лерыч.

Неожиданно шагах в десяти взлетела вспугнутая стайка ярких анилиново-синих птиц размером с галку, только поизящнее. Закатное солнце снизу ударило по крыльям-веерам.

- Смотрите, - закричала Варя. - Это же синие птицы! Птицы счастья!

- Птица счастья в узбекском эпосе называется симург, - сообщил Валерий Иванович.

- Это подворонок, - заявил Рафик. - А во-обще-то я в определителе уточню.

- Сам ты подворонок. Сказано - Симург! - отозвалась Варя.

- А вот и городище, смотрите! - показал Лерыч. - Овраг - ров, вал - крепостная стена, а вон вылез кусок кирпичной кладки, это оборонительная башня. Под стеной - шахристан - сердце города. Здесь жилые кварталы и ремесленные мастерские. Слева были городские ворота. Низина - базарная площадь. Длинные впадины - улицы. Это и есть Шахрухия.

То, что питерцы считали холмами и оврагами, оживало на глазах, будто они начинали видеть сквозь землю. Перед ними лежал отчетливый план города. Будто взмахнули крыльями синие птицы, и они прозрели.

Спустившись к шахристану, увидели раскоп. Здесь была гончарная мастерская: ямы для готовой продукции, для сырья и брака. Место для гончара, где сидел он за своим кругом, суфа-лежанка, где отдыхал на ковре. Но самое интересное - древние печи для обжига керамики. Они уходят в землю удлиненными чашами. По стенам наплывы непрозрачной голубовато-зеленой глазури, похожие на свечные подтеки. Чаша поменьше со следами красок - для варки этой самой глазури.

Валерий Иванович сказал, что открыты уже двадцать пять печей, а питерцы завтра будут работать с Маратом и Рафиком, копать новую мастерскую. Так что увидят они все с нуля.

- Двенадцатый век, Гера-джан, - говорит Рафик, подавая ей черепок, покрытый бело-желто-зеленой росписью.

- А почему, собственно, двенадцатый, если Шахрухия появилась в четырнадцатом?

- Она лежит не на голом месте, а на руинах большого города Бенакета, - объяснил Валерий Иванович. - Его разрушил Чингисхан. Но Бенакет в свою очередь лежит на остатках еще более древних поселений. Люди жили здесь не менее чем два тысячелетия назад. И земля, как слоеный пирог, начинена крохами этой жизни.

Спустились по тропе-промоине в крепостном валу, и открылась Сырдарья. Она текла у ног зеленая и мутная, как нефрит, любимый Востоком камень. Ребята на ходу сбрасывали одежду и бултыхались в воду. Плавали, орали и брызгались. Только Варя, наскоро окунувшись, устроилась на берегу и перемывала в руках песок, а рядом стоял Марат и что-то говорил. Сырдарья не только сжирала городище, она и выбрасывала из себя много интересного. Наверно, Варя нашла кусочек стекла, потому что держала его на вытянутой руке и смотрела на свет, есть ли пузырьки.