Елена Матвеева - Кинжал Улугбека

- Мир и в самом деле широкий и открытый. И все мы в нем - звездные странники, - добавил Марат. - Только кто все-таки деньги спер?!

Лерыч собрался обсудить происшедшее с директором школы и ушел в кишлак, а вернулся перед самым ужином. Турдали-ака был уверен, что вор не из местных, однако обещал провести свое расследование. Также Лерыч сделал попытку еще раз поговорить с Улугбеком, но ничего нового, кроме того, что старик против обращения в милицию, не узнал.

- Почему он не хочет заявить в милицию? - допытывались ребята. - Может, боится? А чего?

- У меня две версии, - сказал Паштет.- Первая: он знает воров и боится их, ему пригрозили. Вторая: боится огласки. Узнают, что он богатый, снова обворуют. Наверное, украли не все.

- Если бы он знал воров, зачем бы мне жаловался? - в свою очередь спросил Лерыч. - А боится он не воров, я думаю, а милиции. В каком он времени живет, что у него в голове? Раньше его образ жизни не поощрялся, может, он воображает, что все по-прежнему? Боится, что арестуют, а если деньги найдут - отнимут?

- Давайте лучше почитаем, - предложил Рафик, а Паштет спросил:

- Вы в самом деле «Ходжу Насреддина» второй раз читаете?

- Эту книжку можно читать много раз, - сказал Лерыч. - Принято считать, что она несерьезная, детская, но это заблуждение. «Ходжа Насреддин» - книга для любого возраста. Первый раз следишь за содержанием, а потом - наслаждаешься красочной речью, обращаешь внимание на размышления.

- Какие размышления? - спросил Паштет. - Прочтите для примера. Которое вам больше всего нравится.

Валерий Иванович полистал книжку.

- «Все, все проходит; бьют барабаны, и базар затихает, пестрый, кипучий базар нашей жизни… - Валерий Иванович читал, поднимая глаза от страницы, проникновенно и тихо, будто раздумывая над собственной жизнью: - Но что делать на шумном базаре тому, у кого весь товар состоит из возвышенных чувств и неясных мечтаний, а в кошельке вместо золота и серебра содержатся одни сомнения да глупые вопросы: где начало всех начал и конец всех концов, в чем смысл бытия, каково назначение зла на земле и как без него мы смогли бы распознать добро? Кому нужен такой товар и такие монеты здесь, где все заняты только торгом…»

Это он о себе, заподозрил Паштет, и непонятная грусть коснулась его души и беспокоила, требуя объяснения. И все ребята притихли, думали о чем-то своем.

Уже в постели Паштету пришло в голову, что такие люди, как Лерыч, встречаются единицами на сотни хозяев базара жизни. Они особые. Одинокие путники. Звездные странники. Наверно, это самые лучшие люди. Самые счастливые. И самые несчастные. И Паштет хочет быть таким же. Но не будет. Наверно, потому, что он эгоист, слишком многого желает для себя лично. Не материального, нет, чего-то другого. Может быть, путешествий, приключений, а вероятнее всего, славы, хотя пока не очень ясно, на каком поприще. Ему это нужно, чтобы не просто так прожить, коптя небо, и чтобы его любили. Чтобы Варька подумала: «Как я заблуждалась относительно Паштета…»

А еще он вспомнил Маратов «маленький плот», уплывающий от сытости и обыденности. Куда?

Утром пропажу денег не обсуждали, хотя все об этом думали. Вчерашнее казалось досадным недоразумением, сном.

Гера истово копала, так что Лерыч присвоил ей почетное звание «полевой мыши», и она очень гордилась этим. Варя вздыхала, вытирая мокрый, припорошенный пылью лоб, и спрашивала, сколько времени до купания.

- Осталось полчаса, - откликался Марат. -

Облачись в халат усердия и запасись посохом терпения.

Паштету очень нравились эти цветистые и витиеватые выражения. И отношение к ним было словно у посвященных и соучаствующих. Паштет тоже изо всех сил старался научиться говорить по-восточному заковыристо.

Около полудня он нашел небольшую ребристую фигурку конической формы, и никто не знал, что это. Призвали Лерыча.

- О, вместилище бессчетных познаний! - обратился к нему Паштет. - Мой ничтожный разум бессилен проникнуть в бездны этой головоломной задачи!

Марат с Рафиком захлопали в ладоши, а Лерыч, улыбаясь, ответил:

- Направь верблюдов своих раздумий по пустыне гипотез и постарайся вывести караван к свежему оазису предположений.

Паштет не нашел оазиса на пустынном горизонте.

- Это шахматная фигурка, - предположил Марат.

- Или фишка для игры, - решил Рафик.

Лерыч только плечами пожал и, посмеиваясь, посоветовал:

- Подумайте еще, ибо познание мира собирается крупинками, и никакая крупинка не бывает лишней.

Никто так и не решил задачи с фигуркой, и тогда Лерыч сказал:

- Навершие от крышки. Вот что это такое.

- Это точно? - удивился Паштет.

- Конечно. Я видел такие и в литературе встречал.

- Если бы ты читал книги мудрейшего ибн-Туфейля, ты не задавал бы таких глупых вопросов, - многозначительно изрек Марат.

Группа Левы раскапывала какую-то уникальную печь - двойную, печка в печке, как матрешки. После отбоя все собрались возле их раскопа и обсуждали, что это за странности. Лева утверждал: причиной этому - кризис экономики, спрос на продукцию упал, невыгодно держать большую печь, вот и построили в ней маленькую. Абдулла настаивал на изменении технологии - более высокую температуру легче поднять в маленькой печке…

У каждого был свой конек. Абдулла занимался гончарными печами. Лева собирался доказать, что ремесленный цех состоял не из одной семьи, а из нескольких. К Марату каждый день прибегали ребята из кишлака с монетами, он выяснял место и время находки и регистрировал их в журнале. Рафик перебирал коричневые кости и делал выводы о том, что в одиннадцатом веке ели баранов и коров, а охота не была развита. Но официальная его тема звучала так - «Зооморфные мотивы поливной керамики Чача 11-12 веков». Чач - древний Ташкент и область, к которой относилась Шахрухия. Гере тоже хотелось заниматься своей темой, но для этого нужно было жить в Самарканде. Вообще-то ей нравилась тимуридская керамика. Может, и нравилась потому, что первое, что она узнала из истории Средней Азии, - Тимур и Улугбек. Гера сказала об этом Лерычу, по дороге в лагерь зашли в клуб, и он показал, что надо прочесть.

После обеда Гера углубилась в чтение. Марат на городище учил Паштета снимать топографический план. Валерий Иванович объяснял Варе, как описывать и шифровать находки. Описывал он сам, а Варя под его диктовку на черепках черной тушью вырисовывала буковки и цифры - шифр, отвечавший на вопросы, где и когда найдено, к какому времени относится. Потом Варя склеила почти целый ляган, не хватало только кусочка посередине, и край, примерно на четверть, отсутствовал. Валерий Иванович показал, как снять размеры лягана, затем с поразительной ловкостью вогнал в ватман гвоздик с привязанным шнурком, отмерил нужное расстояние и, прихватив шнурком карандаш, словно циркулем очертил вокруг гвоздя ровный круг. Так же были начерчены круг донца и каемка по краю. За час Варя сделала в красках узор лягана, который почти не отличался от настоящего. Валерий Иванович был очень доволен и позвал Абдуллу с фотоаппаратом, чтобы запечатлеть Варю с ляганом и рисунком. Камералка нравилась Варе гораздо больше, чем работа на городище. К вечеру в лагерь пришел Турдали-ака. Его расследование в кишлаке не принесло успеха.