Елена Матвеева - Кинжал Улугбека

Варя намеревалась нарисовать акварелью городище, но Паштет посмотрел на часы и сказал, что они опоздают на ужин. Откровенно говоря, времени хватило бы, но Паштета тянуло в лагерь. Как он хотел бы быть вездесущим! Ему очень нравилось сидеть с Варей и смотреть, как она рисует, но в лагере шла своя жизнь, и шла без него. Словно предчувствие у Паштета было, что грядет событие, в котором он обязательно должен принять участие. И точно - в лагере оказался Турдали-ака с местными ребятами лет семи. На столе стояла трехлитровая банка, набитая бумажными деньгами и мелочью. Как оказалось, банку эту мальцы нашли недалеко от автобусной остановки, в дупле старого карагача.

- Спрятали ее, что ли? - спросил Паштет. - Здесь много денег?

- Не много, - ответил Турдали-ака. - А на дне - еще советские.

- Взрослый не стал бы прятать, - заключил Паштет.

- За наших детей ручаюсь головой, - сказал Турдали-ака. - Я говорил с каждым.

- Относительно нас тоже не может быть подозрений, - заметил Паштет. - Теперь, считайте, это доказано.

- Как доказано? - поинтересовался Рафик.

- Где бы ты спрятал деньги? - обратился Паштет к Лешке.

- А почему я? - возмущенно завопил Лешка. - Оставь этот базар!

- Иди ты, - отмахнулся от него Паштет. - Марат, куда бы ты дел деньги, если бы хотел спрятать?

- В лагере не стал бы прятать. На городище тоже. На старом кладбище? Но яму выкопать трудно, земля каменная, а зарыть, чтобы незаметно было, еще труднее. Наверное, на берегу. В глиняных складках. Там много мест для тайника. Там стрижиные гнезда, расширить - банка влезет.

- Я бы на другом берегу Сыр-Дарьи спрятала, - сказала Гера.

- Но кладбище - место перспективное, напрасно ты… - вступил в разговор Лешка. - Под старую плиту пристроить… Но еще лучше… У хижины Улугбека. У задней стенки непроходимый бурьян.

- А я первым делом вытащил бы деньги из банки и завернул во что-нибудь. Пакет удобнее прятать, чем стеклянную банку, - внес свою лепту и Лерыч.

- Вот вам явные доказательства, что украли не мы, - подытожил Паштет. Он взял банку и рассматривал скомканные, кое-как засунутые бумажки. На дне они были спрессованы. И монеты проглядывали. По зеленоватому стеклу банки шла ветвистая морщина, похожая на раскидистое дерево, - производственный брак.

- Ты, конечно, голова! - похвалил Рафик. - Но, может, ты заодно скажешь, кто же спрятал банку, если не мы?

- Скажу, - с подчеркнутой скромностью ответил Паштет. - Никто ее не прятал. Ее выбросили.

- Зачем тогда брали?

- Не разглядели, сколько там. А когда увидели, что мелочевка, избавились.

- Для этого пошли искать дупло, да? Поди его еще найди!

- Никуда не ходили. Они были в машине. Выехали на шоссе, а там остановились, чтобы осмотреть награбленное. Сели в теньке под карагач, посчитали - прослезились. А над ними дупло. Туда банку и засунули. Я очень логичный, правда, Лерыч?

- Очень. Но воры какие-то странные. Им бы на месте посмотреть, что берут! - И Лерыч обратился к кишлачным ребятишкам: - Можете отвести к дереву, где банку нашли?

- Они могут, - сказал Турдали-ака, а Лерыч, к огромному неудовольствию Марьи Ивановны, сообщил, что постарается вернуться до ужина, а нет - чтобы садились за стол без него.

Не обращая внимания на ропот, он заявил, что берет с собой только Пашу и Марата, а Лева остается в лагере за старшего.

По пути завернули к клубу отдать банку с деньгами. Ребята ждали в стороне, пока Турдали-ака и Лерыч вели с Улугбеком переговоры.

- Что говорит? Доволен? Там все деньги или что-то пропало? - забросали вопросами, когда те расстались со стариком.

- Сказал - все. Вроде удовлетворен. Но разве его поймешь?

У кромки хлопкового поля стоял осел и, вытянув шею, нестерпимо громко и гадко ревел. На голове у него сквозь уши была продета шапка из газеты. Дошли до остановки автобуса, потом еще метров сто по шоссе, а там свернули к взгорку метрах в пятнадцати. На нем и стоял карагач, старый, с узловатым стволом и глубоким дуплом, выстеленным сухими пыльными листьями и мусором.

- Что это? - удивился Паштет, обшаривая глубокое дно дупла. Он вытащил две бумажки по одному суму, доллар и набрал целую горсть монет, узбекских и советских. А Марат нашел на земле несколько монет и бумажек.

Маленькие залопотали по-узбекски, а Турдали-ака перевел:

- Часть денег лежала в банке, а часть - в дупле. Все, что нашли, положили в банку.

- Я был прав, - торжествующе заявил Паштет. - Здесь преступники проводили смотр своей добыче. В хижине не было времени, а может, их спугнули.

- Выходит, там были доллары, - задумчиво проговорил Марат.

(отсутствует текст: стр. 98-99)

потом Олег ее и полюбит?.. Сама она никогда раньше не влюблялась. Варя - с детского сада, а Гера - нет.

Она догадывалась, что любовь у всех проистекает по-разному. Для Вари это что-то романтическое. Она помнит, как та стояла на крыльце школы и сушила слезы на ветру, когда Егор Косицкий уходил с девчонкой из своего класса. Помнит Гера ее охи-вздохи. И помнит, как потом Варя повторяла без особой печали: «Любовь, любовь, ты птичка золотая, как перышки твои успели облинять…» Прилетела любовь на легких крыльях и улетела. Но может, только со стороны кажется, что Варе было легко?

И про Паштета вспоминала, про его верную многолетнюю и безответную любовь к Варе. Паштет - оптимист, трагедии из несчастной любви делать не станет. К тому же она подозревала, что эта любовь - маска, имидж, нравится ему представлять из себя Дон Кихота, бедного влюбленного и пр. Он немного актер, сочинил себе такую роль и сам в нее верит. И вообще он парень, у них по-другому все происходит. Известно же, что девочки созревают и физически, и душевно раньше мальчишек, поэтому и влюбляются не в ровесников, а в тех, кто постарше.

Для Геры любовь - болезнь и одиночество. Она помнит, как рыжебородый человек протянул ей глиняный черепок сфероконуса, а что произошло, она поняла только на следующее утро. Проснулась: тяжело-тяжело. И тогда она поняла: влюбилась. Она не сказала об этом никому.

Почему для одних любовь - светлый праздник, а для других - мука? И почему любовь - одиночество? И чем больше вокруг людей, тем более одиноко.

Однажды Гера бродила возле рощи, собирая в банку жуков для Рафика. Так она и наткнулась на это дерево. Нижняя его ветвь будто приглашала забраться наверх, Гера схватилась за нее, оттолкнулась подошвой от ствола и оказалась над землей. Без труда она перебралась на следующую ветку, еще на одну и уселась в развилку как в кресло, окруженная палаткой ветвей. Здесь сам воздух иной, зеленоватый и, казалось, колышется, но не как на открытом пространстве - там он дрожит, переливается от зноя, а здесь успокаивающе дышит вместе с листьями.

Гера пришла сюда и на следующий день и снова сидела под кружевным пологом листвы. Застывшие на первый взгляд листья действительно дышали, шевелились. Но заметить это можно было только по тихой игре солнечных пятен на сухой земле и стволе.