Наталия Соломко - Пожарный кран № 1

Все-таки много в жизни непонятного и несправедливого: вот, оказывается, Анька Кузю любит, а он на нее Машину натравил.

Уже ясно: Анька тут с голоду не помрет. Но что же — так и просидеть всю жизнь под пожарным краном?! Может, Айрапетян сумеет разобраться в этой Машине — говорят, он способный.

А если Машина вперед разберется в Айрапетяне? Поймет, что ей грозит опасность, да как по нему бабахнет!

«Нет уж! — решает Анька. — Ничего я ему не скажу».

Анька сидит и думает о Кузе. Почему он любит свою Машину, а людей нет? Наверно, его кто-нибудь обидел? А может, у него нет друзей? Ему одиноко, печально, вот он и выдумал Машину, чтоб был друг, хотя бы железный?

«Я сама во всем виновата! — сердится на себя Анька. — Ему было плохо, а я… Я даже этого и не заметила, только дразнила его и обзывала. Может, если бы я с ним по-хорошему, если бы он почувствовал, что я его… Ну, в общем, люблю… Может, тогда ему было бы легче?»

А теперь вот получилось, что именно Анька — злейший Кузин враг. Выйти бы отсюда, разыскать Кузю и…

Ну и что тогда?.. Что Анька ему скажет? «Я тебя люблю, Кузя…»

Анька краснеет, у Аньки сверкают глаза. Никогда, ни за что она такого не скажет! Пусть девчонки говорят про это.

«Буду сидеть тут! — решает Анька. — До старости! Так мне и надо!»

Только обидно: все вырастут, у всех начнется замечательная взрослая жизнь: Айрапетян будет строить ракеты, Балабанчик станет капитаном, Вовка актером, а Анька? Так и пробездельничает здесь всю жизнь? Какая тоска и обида! Из-за этой Машины! Из-за этого Кузи!

«Из-за самой себя!» — поправляется Анька. Нечего все на других сваливать — так ей всегда говорил папа.

Не на бездельниках держится мир, а на тех, кто занят своим делом. На тех, кто работает. Даже если ему мешают. Это тоже папины слова, Анька все помнит.

А однажды он рассказал Аньке про одного революционера. Как царь посадил его в тюрьму, в очень маленькую камеру, где даже окон не было. И книги запретил ему читать. Ну, то есть этому революционеру просто совершенно нечего было делать в узкой темной камере. Одно только и оставалось: лечь и помереть с тоски… Откровенно говоря, царь именно на это и рассчитывал.

А революционер об этом догадался и решил: а вот ни за что! И стал жить так, будто он на свободе: сразу после завтрака отправлялся на прогулку, гулял по камере взад-вперед и считал шаги. Потому что гулять он решил не меньше десяти километров — каждый день! А десять километров — это двадцать тысяч шагов, вот он и считал.

Он возвращался с прогулки как раз к обеду, а после обеда садился за работу: писал статьи против царя. Правда, у него не было ни карандаша, ни бумаги (что царь — дурак, что ли, знал же, про что революционер будет писать!). Но революционер «писал» и так, память у него была отличная.

Так что царь просчитался: революционер не только не помер с тоски, а наоборот — отдохнул немного в тюрьме, а потом сбежал! Вот какой был человек!

Только Аньке не сбежать. «Зато у меня есть окно, вон какое большое, все-таки не так тоскливо… И книги мне никто не запретит читать».

Анька вздыхает: надо будет сказать Айрапетяну, чтоб он учебники принес, а то все школу кончат, а она?

«У меня по геометрии тройка, — вспоминает Анька, — и по физике… Надо будет разобраться в этих науках. А то стыдно: мне ведь и делать-то больше нечего — только учиться. Значит, я все должна знать. Тем более, что никто над душой не стоит, не заставляет и двоек не ставит!»

Анька во всем разберется, все будет знать! Нет, не удастся Машине сделать из Аньки бездельницу.

Вот только Кузя… Кузю Аньке жалко: когда-нибудь он поймет, что натворил, и его будет мучать совесть. Наверно, это случится не очень скоро. Но все равно — это случится обязательно, ведь Кузя и сам — человек.

Анька сидит тихая, задумчивая. Никогда еще Балабанчик ее такой не видал…

Он подошел и присел на черный ящик, валявшийся рядом.

— Слезь, — велела Анька. — Кто ее знает, что она сделает.

— Кто? — удивился Балабанчик.

Но Анька только махнула рукой. Не хотелось ей говорить про Машину. Да и не боялась уже Анька: что она может, мертвая железяка? Только лучше все-таки ее не трогать.

— Ты чего тут делаешь? — с укором спросил Балабанчик.

— Думаю. Иди, не мешай мне.

Балабанчик обиженно засопел: пропала, сидит и думает, а с другом даже разговаривать не хочет!

— Нет, ты расскажи! — потребовал он. — Чего вы с Вовкой поцапались? Я его спрашивал, спрашивал, а он молчит.

Анька исподлобья взглянула на Балабанчика, подумала и сказала:

— Ты, наверно, тоже в кого-нибудь влюблен…

Балабанчик моргнул.

— Чокнулась ты, да? — пробормотал он. — В кого это я…

— Не знаю, — вздохнула Анька. — А я — в Кузю.

— Че-го? — потрясенно переспрашивает Балабанчик. — У тебя что, температура?

Анька не ответила. Они сидели и молчали, а за окном кончался зимний день. Не то чтобы там стемнело уже, но чувствовалось, что уже собирается темнеть.

— А я в Верку, — вдруг сознался Балабанчик. — Я давно хотел сказать. Только боязно было, мы ж клялись.

— Разве мы тогда знали? — печально спросила Анька. — Мы же маленькие были. А почему в Верку? Она воображала.

Балабанчик засопел обиженно:

— На себя погляди — в Кузю! Нашла в кого! Уж лучше бы в Айрапетяна втюрилась. Это хотя бы справедливо: он из-за тебя ракетостроение бросил.

— Почему это — из-за меня?

— Потому! Все знают, что он в тебя втрескался. Потому и к нам перешел!

— Неправда!

— Очень даже правда!

Анька возмущенно сверкнула глазами:

— Ну я ему надаю! Какое он имеет право! Спрашивал он у меня? Может, я не хочу!

Балабанчик грустно покачал головой:

— Наивная ты, Аньк! Кто ж об этом спрашивает. Все равно от тебя ничегошеньки не зависит, спрашивай не спрашивай… Думаешь, мне очень нравится, что Верка в Вадика влюблена?

— Вот зараза! — гневно ахнула Анька. — А почему не в тебя?

Балабанчик не ответил, он не знал, почему Верка Вадика любит, а его, Ваську, нет. Уж, видно, так несправедливо все устроено.

Анька несправедливость не терпит. С несправедливостью надо бороться! Что это такое: он ее любит, а она его нет!

— Безобразие, неправильно это! Надо, если ты кого любишь, чтоб и он тоже тебя любил, неужели неясно?

— Тогда и тебе надо любить не Кузю, а Яшку, — вздохнул Балабанчик.

Анька задумалась.

— Нет! — наконец сообщила она. — У меня не получится.

Все-таки мир устроен вовсе не так просто, как нам это поначалу кажется. Взять бы и навести в нем порядок, чтоб все было правильно и справедливо.

Если ты хороший, то пусть тебе будет хорошо. А если плохой — пусть тебе будет плохо. А не так, чтоб, если ты добрый, так сердце болит. Не так, чтоб ты любишь, а тебя нет!