Наталия Соломко - Пожарный кран № 1

— Это папины! — вздохнула Анька. — И не сапоги, а унты.

— Ты бы еще папины брюки надела! — усмехнулась Верочка. — Женщина должна одеваться изящно. У тебя платья есть?

— Есть… — нехотя созналась Анька. — А что?

— А то, что с завтрашнего дня ты начинаешь ходить в платье. И веди себя как девочка.

«Как девочка, как девочка… — смятенно думает Анька. — А как это?»

Выясняется, что девочки и ходят не так, как Анька, и разговаривают не так, и интересы у них другие… Ну, короче говоря, все, ну просто все у них не так, как у Аньки!

Анька слушает с отчаянием, старается запомнить, какой должна быть настоящая девочка. Нет, никогда у нее это не получится!

А Верочка вошла во вкус, командует:

— С завтрашнего дня начинаем отращивать волосы! Тебе, Анька, бантики очень пойдут.

Тут уж Анька не стерпела, взбунтовалась:

— Не буду с бантиками!

— Надо! — строго ответила Верочка.

Солнце опускалось к верхушкам сосен, но еще так хорош был расколдованный лес, весь розовый и голубой, и так не хотелось из него уходить…

Кузя и Катя сидели у костерка, а он потрескивал весело, стрелял в них жаркими искрами.

— Давай танцевать? — предложил Кузя.

— Под тра-ля-ля?

Кузя улыбается, Кузя лезет в карман куртки. Раздается чуть слышный щелчок, а потом из кармана слышится музыка…

Гремят, гремят в Кузином кармане гитары и барабаны.

— Ой, что это? — весело удивляется Катя.

Кузя достает маленький серебристо-черный магнитофон.

— Сам сделал?

— Что ты! — машет Кузя рукой. — Японский. Чудо техники…

— Дорогой, наверно?

Кузя пожимает плечами: откуда ему знать, ведь это подарок.

— Балует тебя дед, — говорит Катя, а Кузя смурнеет.

— Это не дед… Где он возьмет такое. Это мне мать прислала на Новый год. Недавно за границей была и привезла вот…

Кузя супит брови.

— Ты чего? — удивляется Катя. — Радоваться надо. Такая игрушка! Разве не нравится?

— Нравится… — вздыхает Кузя. — Только хлопот много — от деда прятать приходится.

— Зачем? — не понимает Катя.

Кузя ворошит костерок, объясняет ей.

— Она в Москве живет. Мы с дедом ездили летом, и я ее разыскал там. Теперь вот она мне подарок прислала, а деду что говорить? Он ведь не знает, что я там был…

— Что же — ты не имеешь права увидеться с собственной мамой? сердится Катя. — Странный у тебя дед. Тиран!

— Да нет… Он мне не запрещал. Только я зря туда пошел. И не хочу, чтоб он знал… Ему обидно будет. Не за себя, понимаешь, Катя? За меня.

— А как вы с ней встретились? — тихо спрашивает Катя. — Давно она тебя не видела?

— Десять лет. Я пришел, а она меня не узнала, решила, что я одноклассник ее дочки… — нехотя сообщил Кузя.

— А ты не сказал?

— Как? — спрашивает Кузя. — «Здрасьте, вы меня, конечно, не помните, потому что, когда вы с папой разошлись, я был маленький. Но вообще-то я ваш сын…» Она потом сама догадалась. Когда я уже ушел… Да ну! — Кузя сморщился, махнул рукой. — Родители — это атавизм, пережиток древности, без них даже лучше! Давай танцевать!

«Забыть бы обо всем этом раз и навсегда… Забыть и не вспоминать!»

Чудо техники орет на весь лес, Кузя яростно пляшет у костра, топчет снег — забыть и не вспоминать!

— Жизнь прекрасна, ур-ра! — кричит он Кате, растягивая рот в улыбку. — Танцуй!

«Забыть и не вспоминать!» Кузя никогда ни с кем об этом еще не говорил — страшно… Ведь если о тебе даже собственные родители забыли, то кому ты нужен? Ни-ко-му! Вот разве что деду. И то непонятно — зачем?

— Кузя! — позвала Катя. — Перестань.

— Почему?! — удивился Кузя.

— Потому что сейчас заплачешь…

Кузя встал как вкопанный, нахмурил брови и сказал строго:

— Я никогда не плачу. Запомни! Ни-ког-да.

— Ну и зря, — вздохнула Катя. — Когда плачешь, то легче.

— Ерунда! — хмыкнул Кузя. — Слезами горю не поможешь. Почему ты не танцуешь?

— Но ведь ты меня еще не пригласил.

— Сейчас! — отозвался Кузя. Он торопливо снял и бросил в снег шапку и перчатки, пригладил волосы и шагнул к Кате.

— Мадмуазель… Позвольте…

Катя засмеялась.

— Ну, тогда надо танцевать вальс!

— Чего нет, того нет, — развел руками Кузя, но вдруг вспомнил: Погоди! У меня ж с собой пробная кассета, там что-то такое…

Он поменял кассету — и вальс со старой пластинки медленно и нежно поплыл над снегами.

Кружится, кружится снежная поляна, кружится вечереющий лес и набирающее тьму небо с первыми звездами.

И вдруг музыка оборвалась, и неживой, страшный голос, от которого у Кати по спине побежали мурашки, четко и равнодушно выговорил в тишине:

«Я. Машина. Он. Меня. Изобрел. Теперь. Мне. Нужна. Ты. Подойди».

— Что это? — шепотом спросила Катя.

А Кузя улыбнулся:

— Не обращай внимания, это так, шутка.

«Аня. Дай. Душу!» — продолжал твердить страшный голос.

— Какая Аня? Объясни, Кузя.

— Да ну… — он поморщился. — Это скучно.

— Нет, ты скажи!

— Ну, пятиклашка одна… У деда в театре занимается. Они там у деда все такие замечательные и одухотворенные, у всех, видите ли, душа! раздраженно сказал Кузя. — А я — плохой. Я — железяка бездушная, скоро превращусь в робота. Это мне дед вчера выдал… Ну, дед — ладно, это наши с ним дела, а она-то чего лезет?! Лезет и лезет! Ну, Анька эта. А дед за нее заступается, она у него любимица. В общем, достала она меня… Вот я ее и проучил утром.

И, припомнив, как замечательно он нынче утром разыграл вредную Аньку, Кузя развеселился, изобразил Кате, какое у противной девчонки было лицо, когда она увидела Машину…

А Катя слушает и молчит.

— Ты чего? — удивляется Кузя: ему весело.

— Она, наверно, и сейчас там сидит… — говорит Катя.

— Да что ты! — машет руками Кузя. — Ей же на елку надо было! Да что она, дура, торчать целый день под краном из-за какого-то человечества! Что она в этом понимает!.. Нет, она мне точно проиграла! Проспорила, не сомневайся!

— Душу? — тихо спрашивает Катя. — И что ты будешь делать с ее душой?

Кузя перестает веселиться: Катя на него так смотрит…

— Кать… Ты серьезно? Ведь нет никакой души…

— Ты это точно знаешь?

Катя подбирает со снега шарфик, брошенный, когда плясали. Идет к своим лыжам.

— Катя, ты куда? — растерянно зовет Кузя.

— Мне домой пора. Ты со мной не ходи.

Она скользит по лыжне, а Кузя стоит столбом у догоревшего костерка, глядит ей вслед. Что случилось? Почему она так? За что? Неужели из-за Аньки? Непонятно… Что ей за дело до незнакомой пятиклашки?

— Катя, погоди! — кричит Кузя, он не может видеть, как она уходит. Еще несколько минут назад все было так хорошо, так радостно…

Он несется наперерез, по мягкой снежной целине, бежать тяжело, как в страшном сне. Кузя несколько раз упал, он весь в снегу, он потерял где-то шапку и перчатки…