Евгения Овчинникова - Обычные люди

— Но как вы выехали из страны? Куда дели детей?

— Мы раздали всех, кто созрел. Я оставил распоряжения некоторым сотрудникам, что нужно делать и в каком случае. Я не связывался с ними больше, но, насколько знаю, все живы и здоровы.

— Но если инвесторы знали, что эксперимент с редактированием генома провален, зачем все это было, этот год, зачем все эти похищения? Некоторых детей держали месяцами.

Михаил Юрьевич вздохнул.

— Этого я не знаю. Может быть, мои первые работодатели решили, что я их обманул.

— А почему некоторых держали месяцами, а некоторых — несколько часов?

— Элементарно — боялись что-то упустить? Но потом, когда процесс отладили, отпала необходимость долгих экспериментов.

Он помолчал, пожевал губами, словно хотел что-то сказать, но не решался.

— В общем-то, вы рассказали все, что мы хотели знать, — натянуто сказала мама. После рассказа она явно не испытывала симпатии к коллеге. — Спасибо, мы поедем.

Он кивнул. Мама направилась к дому за папой. Мы смотрели, как она петляет по дорожкам. Михаил Юрьевич снова задергался — потирал руки, сжимал губы.

— Вы нам что-то хотите сказать? — спросила Мира. — Мы умрем через десять лет? У нас генетическое отклонение, несовместимое с жизнью, или что-то еще?

— Ох, нет, что вы, — рассмеялся он. — Просто проверяйте кальций, и все.

— Но вы точно не знаете, почему нас начали проверять?

Он смутился, но только на долю секунды.

— Не знаю. Скорее всего, кто-то что-то знал в лаборатории в Питере, там работало много людей. Прошла сплетня. О готовых детях знало шесть человек из лаборатории, столько же — о редактировании генома в сторону долгожителей.

— Сколько нас всего?

— Двадцать пять, считая с вами.

— Но похитили меньше…

— Сейчас никто не узнает, кто они и где. Я уничтожил все документы перед отъездом. Можно сказать, стер историю. Вы стали обычными людьми.

— Как вы могли просто уехать и оборвать все связи? — не унималась Мира. — А если бы нас начали искать? Или мы стали бы превращаться в мутантов?

Она сверлила его своим фирменным взглядом исподлобья, и он нехотя ответил:

— До отъезда я передал информацию и инструкции надежному человеку, по частям, что-то в электронном виде, что-то на бумаге, часть по электронной почте, чтобы не отследили. Он сообщил бы мне, если что-нибудь случилось бы с вами или с… бывшими сотрудниками. Когда я уезжал, лабораторию уже сворачивали, дела закрывали. Увозили мебель и оборудование, был бардак.

Мама вышла из дома, размахивая ключами. Они с папой сели в машину, и она развернулась и двинулась по дорожке, затормозила около нас. Мира, не попрощавшись, села в нее.

Я подошла к машине, открыла дверь. Наверное, следовало что-нибудь сказать. Обернулась.

— Спасибо.

Он, поджав губы, смотрел, как мы уезжаем.

— У меня нет денег.

— У меня много.

— Ты и так платила за билеты несколько раз.

— Если хочешь, можешь вернуть потом.

— Боюсь, я столько не зарабатываю, — рассмеялась Мира. — Альбертина сказала, что я могу жить здесь сколько захочу. Что сюда постоянно привозят еду на случай, если нужно кого-то поселить или когда она сама решает пристать в Риме. И два раза в неделю приходит уборщица.

С «Королевы тунцов» доставили наши вещи. Мы постирали их, привели в порядок, и, когда надели утром, вся романтика опасности, преследований, бессонных ночей и перелетов пропала. Приключения закончились, и начались будни. Я ходила туда-сюда по огромной квартире, задавала себе вопрос: почему ощущаю жестокое разочарование оттого, что все закончилось? Ответ не находился сам собой, и я придумывала варианты:

1) было хоть и страшно, но весело;

2) я принимала решения сама или с Мирой;

3) когда все началось — там, на выставке, — что-то во мне поменялось.

Ни один из вариантов не давал прямого ответа на вопрос, а пункт номер три вообще пугал, но чем больше проходило времени, тем сильнее хотелось выяснить, что во мне изменилось. По выработанной годами привычке я то и дело собиралась позвонить психологу, но, когда брала телефон, вспоминала, что она за тысячи миль отсюда, в другом часовом поясе, и поговорить не удастся.

На следующий день после того, как мы съездили к Михаилу Юрьевичу, родители снова засели за работу. Они созванивались, писали письма — разгребали все, что накопилось за несколько суток. Плюс нужно было ответить на миллион сообщений и звонков с одним и тем же вопросом — «С ВАМИ ВСЕ В ПОРЯДКЕ???!!!».

Мы с Мирой, впрочем, тоже были заняты. Мира завершала работу, которую должна была сдать три дня назад, и принимала следующие задачи. Ее мать узнала о похищении из новостей и, несмотря на уверения Миры, что сейчас все в порядке, требовала, чтобы та немедленно вернулась домой.

— Ну ма-а-ам, — тянула Мира в телефон.

— Немедленно!.. вращайся!.. нешеннолетняя!.. — кричали на нее из трубки.

— Ну ладно, — смирилась Мира на третьем звонке, когда мать сказала, что купит невозвратные билеты сама. — Вылетаю. Но с деньгами разберусь без тебя.

Она хотела дождаться перевода от индийского работодателя, но я предложила полететь завтра со мной. Мира хотела поехать, но ей неловко было снова брать у меня деньги. Наконец она решила взять, потом перезанять у матери и отдать мне, а потом частями отдать маме.

— У тебя пунктик по поводу долгов, да? — спросила я, когда она изложила мне свой план.

— По поводу финансовой независимости, — уточнила она.

— Это нормально, когда родители платят за тебя, пока ты учишься. Или платят за твою учебу, — улыбнулась я.

— Ты же говорила, что все твои знакомые работают, — возразила она.

— Работают, но того, что зарабатывают, не хватит, чтобы содержать себя и платить за обучение.

— Ну не знаю, — пожала Мира плечами.

Она тоже, как и родители, весь следующий день почти не отходила от ноутбука. Отвлекалась, только чтобы поесть и в очередной раз созвониться с матерью. Друзей у нее, похоже, не было. Я не заметила, чтобы она кому-то отвечала на сообщения или звонки о том, что у нее все в порядке. Она потихоньку становилась самой собой — собранной, молчаливой, с умными глазами.

Я хотела отдохнуть, побродить по городу, покрутиться по обычным туристическим маршрутам, чтобы сбросить последнее напряжение, но деловитость родителей и Миры повлияла на меня, и я тоже засела за ноутбук, который привезла мне мама. Отвечала на письма. Преподавателям и секретарю колледжа. В двух письмах были предложения сделать иллюстрацию: одну — для плаката инди-группы, вторую — для обложки сборника стихов поэтессы из нашего колледжа. Оба заказчика платили из своего кармана небольшие деньги, но обещали, что правок не будет. Я поколебалась, но, вспомнив слова Миры, согласилась и на плакат, и на обложку. Потом открыла фотогалерею и стала рассматривать фотографию рисунка с цирковым шатром в Нью-Йорке, мысленно прощаясь с ним.