Марианна Басина - Там, где шумят михайловские рощи [без иллюстраций]

«Место это торжественное, — писал в 1924 году Анатолий Васильевич Луначарский. — И не только потому, что вы чувствуете близость дорогого сотням миллионов ушедших, живущих и имеющих родиться людей, — праха. Оно, как нельзя лучше, несёт на себе маленький белый памятник величайшего из русских писателей.

Холм поднялся над окрестной волнистой равниной; поднялся властно и спокойно. Он весь порос огромными вековыми деревьями. В просветы между ними глаз уходит далеко, скользя по разнообразному рельефу пригорков, оврагов, рощиц, селений. В ранний вечер, когда я там был, всё это одето было игрой косых лучей и длинных теней, всё было полно мира и крепкой думы. И совершенно под стать этому грустному раздолью — серьёзно и тоже чуть-чуть грустно, но беспрестанно шумят открытые на холме всем ветрам зелёные великаны. Сторожат могилу».

Много лет, окружённая заботой и любовью всего советского народа, в мире и тишине, нарушаемой только пением птиц да негромкими голосами приходивших сюда людей, стояла великая могила. Так было до лета 1941 года.

Почти за год до окончания Великой Отечественной войны, 22 марта 1944 года, в фронтовой газете «Суворовец» были напечатаны отрывки из дневника девятнадцатилетней советской девушки Жени Воробьёвой.

Женя Воробьёва жила с матерью под Ленинградом в городе Пушкине. Когда гитлеровцы захватили город и жителей его угнали на запад, Женя оказалась на Псковщине, близ села Михайловского, стала свидетельницей того, что творили здесь фашисты.

Из дневника Жени Воробьёвой:

« 24 марта 1942 года. Я снова с Пушкиным! Если б я знала, что мы придём сюда, мне было бы легче. Ведь и Пушкин после Лицея попал сюда, в Михайловское. Здесь он проводил своё изгнание. Здесь он писал „Евгения Онегина“. Здесь всё дышит им, и я снова чувствую себя лёгкой, оживлённой, свободной, словно кошмар немецкого нашествия кончился.

25 марта. Нам не разрешили жить в Пушкинских Горах. Когда мама вернулась из комендатуры и сказала об этом, мне стало страшно. Неужели снова будем брести по дорогам из деревни в деревню. Вечером мама снова пошла к немецкому коменданту. Нам разрешено поселиться в деревне Петровское. Это рядом с Михайловским, рядом с Пушкиным.

27 марта. Сейчас я ходила к озеру со странным названием Кучане. На том берегу можно разглядеть дом Пушкина: белый, простой, светлый и слева от него маленький, дряхлый домик няни.

15 апреля. Наконец удалось побывать в Пушкинских Горах. Пришла на могилу. Белый мраморный обелиск на холме. Удивительно, как этот прозрачный белый цвет связан с Пушкиным. Белый Лицей, белый дом на берегу реки, белый мрамор на могиле. Но потом пришли немцы. Я слышала, как они грохотали сапогами в церкви Святогорского монастыря, как они что-то насвистывали. Во дворе монастыря они устроили конюшню. У могилы Пушкина! Я поняла, что до тех пор, пока немцы на нашей земле, в Пушкинских Горах, в Пушкине, под Ленинградом — не может быть счастья и радости.

20 сентября. Я теперь вытаскиваю дневник только для самых важных записей. Вчера мужчин нашей деревни немцы гоняли рубить Пушкинский заповедник».

Шёл 1944 год. Наши войска на всех фронтах громили гитлеровские полчища. Отступая, фашисты бесчинствовали, грабили, уничтожали самое дорогое для нашего народа.

10 января 1944 года Женя Воробьёва записала в дневнике:

«Не могу прийти в себя. Всё это время я не ходила ни в Пушкинские Горы, ни в Михайловское, чтобы ничего не видеть. Но вчера немцы погнали всех девушек туда рыть окопы, и я видела, как немцы везли вещи из музея Пушкина. Везли на десяти подводах под охраной солдат. Я успела разглядеть старинные кресла, диваны, книги. У меня было такое чувство, что немцы Пушкина везут в Германию на каторгу…

15 января. Ну, теперь ждать недолго. Сегодня немцы сожгли наше Петровское. Сколько лет стояла эта деревенька! Ведь она ещё прадеду Пушкина принадлежала. И вот нет её — пепелище. Горят соседние деревни. Это верный признак, что немцы бегут, что наши близко. Мы перебрались жить в Песочки. Здесь немцы тоже не оставили ни одного дома. Трудно было рыть землянки, но я не чувствовала усталости. Я думала об одном: неужели они посмеют поднять руку на Михайловское, неужели они и там сожгут всё? Неужели они в своей бешеной злобе осквернят могилу Пушкина?»

Фашисты посмели. Они сожгли Михайловское.

«2 марта. Да здравствует солнце, да скроется тьма! Да здравствует моя Родина, моя армия, да здравствует свобода! Нет больше немцев в Песочках! Дорогие герои, освободите теперь Пушкина!»

«Освободить Пушкина!» — эта мысль владела всеми бойцами на участке фронта Новоржев — Пушкинские Горы.

Советская армия стремительно наступала. Передний край проходил почти у самого Святогорского монастыря. Солдаты в окопах, партизаны у лесных костров за Соротью перед решительными боями читали Пушкина.

Обёрнутые в газету томики переходили из рук в руки.

«Эту книжку мы читали в тылу врага… Она прибавляла нам сил и уверенности в победе. Мы этого никогда не забудем», — так написали на томике Пушкина бойцы одного из партизанских отрядов Псковщины.

Михайловское… Могила Пушкина… С непередаваемым чувством шли в бой солдаты. Казалось, сам Пушкин встречал своих освободителей.

Эти стихи написал один из тех, кто освобождал Пушкинские Горы, поэт-сибиряк Александр Смердов.

Весною 1944 года пушкинские места были освобождены. Первыми в Святогорский монастырь пришли сапёры.

«Могила А. С. Пушкина заминирована, входить нельзя. Ст. лейтенант Старчеус». Дощечка с такой надписью стояла у входа в монастырь. Теперь она хранится в музее.

Прокладывая путь по заминированной земле, сапёры поднялись к могиле поэта. Груды битого кирпича от взорванной колокольни, листы железа с купола, обломки досок, церковной утвари, куски огромного колокола, простреленные иконы, вырванные страницы старых церковных книг…