Семен Узин - Гремящий дым

Перед ним голая каменистая земля, усеянная многочисленными осколками горной породы. Он берет поочередно эти осколки в руки, тщательно их разглядывает, покачивая головой и цокая языком, пробует на зуб и снова разглядывает. И так много раз.

Удовлетворенный наконец результатами осмотра, он распрямляется и продолжает путь, время от времени снова наклоняясь и подбирая обломки породы. Покачивание головой и цоканье языком повторяются всякий раз.

Обойдя довольно большой участок, человек на минуту застывает на месте, обводит загоревшимся взглядом склоны горы и громко восклицает: «Благодать-то какая!» Потом, как будто что-то вспомнив, бросается бегом вниз по склону горы, с шумом продираясь сквозь кустарник. Трещит под ногами сухой валежник, вспархивают испуганные неожиданным шумом птицы.

Человек спешит. Скорее, скорее сообщить о находке, пока никто его не опередил. Скорее, скорее, и тогда он, вогул [13] Вогулы — так прежде именовалась народность маньси. Степан, будет щедро награжден русскими хозяевами огнедышащих железоделательных заводов, получит много припасов, а может быть, и деньги.

Слух об удаче Степана, обнаружившего прямо на поверхности ничем дотоле не примечательной горы несметные залежи железной руды, с невероятной быстротой разнесся среди рабочего люда и окрестных жителей — его соплеменников. Слова Степана «благодать-то какая» передавались из уст в уста. Одни произносили их с удивлением, другие — с завистью, третьи — с затаенной злобой.

И уже некоторое время спустя никто иначе и не называл гору, как Благодать.

Но, увы, не довелось Степану попользоваться плодами своей удачи. Участь его была решена.

Шаманы, затаившие лютую злобу на русских пришельцев, подорвавших их влияние на собратьев по племени, лишивших их почти неограниченной власти над умами и имуществом вогулов, не пожелали примириться с этим. И они решили избрать своей жертвой Степана, обвинив его в кощунственном преступлении перед богами.

Посланные шаманов подстерегли ничего не подозревавшего счастливца, когда он возвращался с охоты, схватили его и привели в селение, где все уже было приготовлено для свершения обряда жертвоприношения.

Напрасно Степан, догадавшийся сразу же о грозившей ему участи, молил о пощаде, увещевая своих палачей сжалиться над ним. Шаманы оставались глухи к его просьбам. В ответ он слышал одни и те же слова: «Ты разгневал богов, рассказав русам об открытых тобою богатствах. Эти богатства боги предназначали нам. Ты предал богов и нас и потому должен умереть».

Тщетно пытался Степан объяснить своим соплеменникам, что он ничем не провинился перед ними, сообщив пришельцам о находке. Его речи заглушались воплями и заклинаниями шаманов, которые призывали шайтанов обрушить гнев на нечестивца; вогулы то замирали в суеверном ужасе, то подхватывали крики шаманов. Они плотной стеной окружили костер, около которого лежал связанный по рукам и ногам Степан…

А шаманы все вертелись и вертелись вокруг костра, издавая крики и творя заклинания. Но вот один из них подскочил к пленнику. На миг в багровых отблесках пламени сверкнуло лезвие ножа и вонзилось в грудь ни в чем не повинной жертвы. Убийца издал торжествующий вопль, два других шамана подхватили его, продолжая кружиться вокруг костра в каком-то диком танце, неистово размахивая руками и делая невероятные скачки.

Толпа безмолвствовала в благоговейном страхе…

— Какое варварство, — передернул я плечами.

— Служители культа во все времена были беспощадны к тем, кто становился на их пути, — философски заметил Иван Фомич.

— Да, — согласился я, — не вижу большой разницы между этими шаманами и современными деятелями из всевозможных религиозных сект… До чего же жаль беднягу, погиб ни за что ни про что.

— Что и говорить, бессмысленная гибель, — подтвердил Иван Фомич. — Однако должен заметить, что благодарные потомки не забыли героя рассказанной мной истории.

— Что вы хотите этим сказать? — полюбопытствовал я.

— А то, что спустя девяносто лет на одной из вершин горы Благодать были сооружены памятник и часовня, увековечившие деяние этого вогула.

Воцарилось минутное молчание.

— Может быть, сыграем еще партию? — предложил Иван Фомич.

— Охотно, — согласился я, — только ответьте мне на один вопрос: считаете ли вы эту историю достаточно достоверной?

— Если вас интересует мое личное мнение, я вам скажу: история, которую вы только что услышали, представляется мне весьма правдоподобной и наиболее вероятной версией происхождения наименования горы Благодать. Кстати, в этой мысли я не одинок, и в числе своих единомышленников могу назвать Петра Петровича Семенова-Тян-Шанского, — не без самодовольства ответил Иван Фомич. И, считая тему разговора исчерпанной, принялся расставлять фигуры на шахматной доске.

Рассвет настойчиво пробивался сквозь густые кроны деревьев.

Все в лагере пришло в движение. Загонщики выбирались из шалашей, сооруженных из сосновых ветвей, или не без сожаления покидали насиженные места у весело потрескивающих костров. Они перебрасывались короткими отрывистыми фразами и исчезали за красноватыми в отблесках пламени стволами столетних сосен, погружаясь в предрассветную мглу.

Ловчие деловито расставляли стрелков по обе стороны большой поляны в самом центре Мазовецкой пущи: сюда, на эту поляну, загонщики вскоре погонят зверя.

Предстояла большая охота. Князь Конрад Мазовецкий прибыл сюда накануне в сопровождении всех своих приближенных. Страстный любитель охотничьей потехи, он, не скрывая нетерпения, вышел из своего шатра, держа в руке самострел. За ним следовали его оруженосец и телохранители с тяжелыми топорами на плечах. Оруженосец нес рогатину князя.

Многочисленные охотники из свиты князя, также вооруженные самострелами и рогатинами, высыпали из шатров и заняли места за стрелками или между ними, застыв в ожидании.

Сам князь расположился в облюбованном месте, левее линии стрелков, ближе к той стороне поляны, откуда можно было ожидать появление зверя. Чуть поодаль остановился оруженосец, за ним расположились телохранители, готовые в любую минуту прийти на помощь своему господину. Оруженосец прислонил рогатину князя к стволу соседнего дерева. Не выпуская из рук самострела, Конрад напряженно прислушивался к лесным шумам и не сводил глаз с поляны.

Позади послышалось ржание. Это подвели княжеского коня и коня его оруженосца.

Где-то вдали прозвучали сигналы рога. Потом снова наступила тревожная тишина, нарушаемая лишь криками соек.

Спустя некоторое время звуки рога повторились. Они были уже ближе. Им ответили дудки.