Семен Узин - Гремящий дым

— Но это пока еще ничего не доказывает, Геннадий Иванович. Здесь глубоко, а дальше снова пойдут мели, и мы упремся в перешеек.

— Экий вы, однако, Фома неверный, мичман. — В голосе Невельского слышится нотка досады. — Конечно, все может быть. Так на чем мы с вами прервали разговор? Да, о названии Татарский… Гм-гм… Ну-с, попытаюсь объяснить, как я понимаю… гм-гм… По-моему, здесь нет ничего особенно мудреного… Вы карты небось смотрели не раз, те карты, на которых показаны здешние места?

— Как можно иначе! — пожимает плечами молодой офицер. — Это моя обязанность!

— А коли так, должны были заметить, что на многих из них восточные окраины наши именуются Тартарией или Татарией, где как.

— И вы полагаете?..

— Да, имею смелость высказать догадку, что отсюда и залив…

— А может быть, пролив?! — весело подхватывает мичман.

— А может быть, пролив, — соглашается Невельской, — имя свое приобрел. — Белые ровные зубы Геннадия Ивановича обнажаются в улыбке. Он пристально всматривается вперед и вдруг командует матросам:

— Шабаш, ребята! Суши весла!

Матросы перестают грести.

Отдав распоряжение, Невельской глубоко вздыхает, словно с его сердца свалился непосильный груз. Голос его звенит от возбуждения:

— Смотрите, мичман, смотрите! Вот вам и перешеек! Где он?! Это же пролив! Самый настоящий пролив! Нет, вы только полюбуйтесь, какое широкое горло! На глаз миль этак… э-э-э… Сколько, вы полагаете, будет здесь ширина, мичман?

— Пожалуй, миль пять…

— Недурно, мичман, недурно, — чрезвычайно довольный, говорит Невельской. — Мне кажется, глазомер вас не подвел. Я бы назвал точно такую же величину. Что ж, ширина для пролива вполне достаточная, чтобы по нему могли пройти любые суда… Как вы думаете, друг мой?

— Какова-то будет еще глубина, Геннадий Иванович…

— Сейчас узнаем, мичман, сейчас узнаем, — радуясь, как ребенок, нараспев произносит капитан-лейтенант. — Послушаем, каков очередной замер.

— Шесть сажен, — доносится монотонный голос лотового, — шесть с четвертью…

— Что скажете на это, сударь? Вот вам и второй фарватер из Амурского лимана! Проход для кораблей есть! И на север, и на юг!

В избытке чувств Невельской обнимает за плечи молодого офицера.

— Вы не представляете, мичман, как я бесконечно счастлив! Сбылись мои надежды! Это все-таки пролив, а не залив, и притом пролив судоходный! Теперь следует как можно быстрее возвращаться на «Байкал»…

— Позвольте, Геннадий Иванович, разве мы дальше на юг не пойдем?

— Зачем? В этом нет никакой необходимости.

— Да, но, может быть, южнее как раз и находится песчаная коса, соединяющая Сахалин с материком?

— Этого как раз быть и не может, мичман, потому что мы уже сейчас находимся примерно на той широте, до которой доходили Лаперуз и Браутон с юга, а следовательно…

— А следовательно, — восторженно подхватывает молодой офицер, — пролив судоходен на всем своем протяжении. Я вас понял, Геннадий Иванович!.. Какой блестящий успех! Надо поспешить в Аян, известить об этом важном открытии генерал-губернатора! Для него это будет совершеннейшей, приятной неожиданностью…

— Так же как и для Петербурга. Вы тысячу раз правы. Подобное известие не терпит никакого промедления. Думаю, мне нет надобности объяснять вам, мичман, насколько важны добытые нами сведения для России?

— Я вполне понимаю, Геннадий Иванович, вполне. И я счастлив вдвойне, потому что теперь никто не взыщет с вас за то, что вы нарушили приказ и отправились в плавание, не дожидаясь официальной инструкции. Ведь победителей не судят?!

— Милый мой друг, — растроганно говорит Невельской, пожимая руку мичману. — Спасибо на добром слове. Но скажу вам откровенно, что меня это обстоятельство меньше всего тревожит. Я уверен, что генерал-губернатор Муравьев поймет меня правильно и не осудит за проявленную нами инициативу. Ведь я поступил так, руководствуясь исключительно интересами дела.

— Кто может усомниться в этом, Геннадий Иванович?

— Вот и прекрасно. А теперь лево руля, ложись на обратный курс. Возвращаемся на «Байкал»! — Капитан-лейтенант улыбается и громким голосом командует матросам:

— Веселей навались, ребята!

Порт Аян на Охотском море. Дом начальника порта. В одной из комнат, окна которой выходят на море, удобно расположившись в креслах, сидят генерал-губернатор Восточной Сибири Николай Николаевич Муравьев и хозяин дома.

У Муравьева расстроенное выражение лица. Он говорит своему собеседнику:

— Никак не могу смириться с мыслью, что такой опытный морской офицер, как Невельской, мог погубить судно. Совершенно не укладывается в моей голове.

— Так выходит, по слухам, ваше превосходительство, — почтительно отвечает начальник порта. — Местные жители, у которых мы торгуем меха, принесли эту печальную весть. По их словам, «Байкал» разбился на камнях перед входом в лиман.

— А может быть, они того… — Муравьев делает жест пальцами, выражая тем самым сомнение в правдоподобности принесенных известий.

— Затрудняюсь утверждать, Николай Николаевич, — пожимает плечами хозяин дома. — Они клянутся мне, что видели обломки корабля собственными глазами. У меня нет оснований им не доверять, но тем не менее я послал для удостоверения своего служащего. Я жду его возвращения со дня на день, и тогда мы будем знать наверное…

— Ах, Невельской, Невельской, — сокрушенно качает головой Муравьев. — Не хочется верить… Впрочем, довольно об этом. Поговорим о дальнейшей вашей службе на Камчатке…

Его речь прерывает появление адъютанта — молодого человека лет двадцати трех — двадцати пяти, чем-то чрезвычайно взволнованного. Генерал-губернатор с недоумением поднимает брови:

— Что случилось, штабс-капитан?

— Ваше превосходительство… Николай Николаевич… Виноват, что побеспокоил вас… но… в море показался корабль!..

— Какой корабль? — Муравьев с сомнением смотрит на начальника порта. — Василий Степанович, разве вы ждете в это время в Аян какое-либо судно?

— Нет, ваше превосходительство.

— В таком случае что бы это могло быть? — Генерал-губернатор переводит взгляд с хозяина дома на адъютанта, лицо которого светится надеждой. — Под каким флагом корабль?

— Флаг андреевский, Николай Николаевич, — радостно отвечает адъютант.

— Вот оно что. Андреевский, говорите вы? Неужели «Байкал»? Значит, он не погиб?

— Не сомневаюсь, это «Байкал», ваше превосходительство, — возбужденно подтверждает адъютант и протягивает генерал-губернатору подзорную трубу. — Взгляните, Николай Николаевич, и удостоверьтесь сами…

Муравьев стремительно подходит к окну и нетерпеливым движением распахивает его.

— Конечно… вы правы, штабс-капитан… это несомненно «Байкал». Вот и надпись… Славно… Значит, слухи были ложными…