Семен Узин - Гремящий дым

Он отворачивается от окна, возвращает подзорную трубу адъютанту и повелительно произносит:

— Немедленно вельбот! Я еду навстречу Невельскому!..

— Вельбот уже подан, Николай Николаевич.

— Благодарю. Вы образец предусмотрительности и исполнительности, штабс-капитан. Поспешим же к «Байкалу».

Слышен плеск воды под веслами и скрип уключин. Затем команда: «Суши весла!» — и легкий стук вельбота о борт корабля.

Муравьев поднимается на палубу, где для его встречи выстроена команда судна.

— Нет, нет, рапорта не нужно, дорогой Геннадий Иванович, — добродушно говорит он, подходя к Невельскому и протягивая руки. — Позвольте мне вас обнять от всей души и порадоваться, видя вас в полном здравии и благополучии. Мне так не терпелось это сделать, что я не стал дожидаться на берегу и явился к вам на «Байкал», которого уже не чаял больше увидеть.

— Очень тронут вашим вниманием, Николай Николаевич, и готов незамедлительно представить вам полный отчет о плавании и добытых нами результатах.

— Я сгораю от нетерпения как можно скорее ознакомиться со всеми документами, но прежде скажите, Геннадий Иванович, успешными ли были ваши поиски?

— Более чем успешными, ваше превосходительство, — с воодушевлением отвечает Невельской, начиная, как всегда в таких случаях, слегка заикаться. — Мы исследовали вход в Амурский лиман и осмотрели устье реки. С севера мичман Гроте обнаружил глубокий фарватер. Позвольте вам представить, ваше превосходительство, этого способного офицера…

— Охотно, — улыбаясь, говорит Муравьев, — охотно позволяю. Рад с вами познакомиться, господин Гроте. Вы отлично исполняете службу.

— Благодарю, ваше превосходительство, — с легким поклоном отвечает польщенный мичман. — Служить под начальством капитан-лейтенанта Невельского для меня большая честь.

— Полно, полно, мичман, — морщится Невельской. — Рекомендую вам, Николай Николаевич, старшего офицера Казакевича, который обследовал нижнее течение реки с большим тщанием…

— Я много наслышан о вас как об опытном морском офицере, господин Казакевич.

— Мне лестно об этом узнать, ваше превосходительство.

— Таким образом, — продолжает Невельской свой рассказ, — мы удостоверились в том, что Амурский лиман судоходен и с севера в него могут свободно заходить корабли…

— И вы, конечно, сделали подробную опись и составили карты? — перебивает его генерал-губернатор.

— Опись и карты находятся в моей каюте вместе с судовым журналом, и вы, Николай Николаевич, можете немедленно с ними ознакомиться.

— Нет, нет, это я сделаю несколько позже, а сейчас я прошу вас продолжать, если, разумеется, ваше повествование имеет, как я догадываюсь, продолжение…

Невельской широко улыбается.

— Ваше превосходительство не ошиблись. Это еще не все. Чтобы завершить дело, оставалось проверить, есть ли из лимана выход на юг, иначе говоря, удостовериться в том, полуостров ли Сахалин или остров…

— И что же? — В голосе генерал-губернатора сквозит явное нетерпение.

— Николай Николаевич! — торжественно говорит Невельской. — Результаты наших поисков превзошли все мои ожидания. Нам удалось установить, что Сахалин — остров! Теперь это несомненный факт! Между ним и материком существует пролив, самая узкая часть которого никак не менее четырех-пяти миль, а глубина даже при малой воде достигает шести сажен и более.

— Это же превосходно, дорогой Геннадий Иванович! Это просто невероятно! — заражается энтузиазмом Невельского Муравьев. — По вашим сведениям, выходит, что в Амур корабли смогут входить не только со стороны Охотского моря, а и со стороны Японского!

— Совершеннейшая истина, ваше превосходительство!

— Да это же открытие первостепенной важности, Геннадий Иванович! И какие необозримые выгоды сулит оно России!

Генерал-губернатор берет под руку Невельского и прогуливается с ним по палубе. — Я тщательно ознакомлюсь с описью и картами, после чего намереваюсь известить о результатах ваших обследований Петербург. Прошу вас, Геннадий Иванович, подготовить обстоятельный рапорт и вручить его мне с прочими документами.

— Рапорт уже написан, Николай Николаевич, и после вашего просмотра может быть отправлен в любое время.

— Тем лучше, друг мой, тем лучше. Я очень, очень рад успешному завершению вашего плавания. Итак, до вечера. Жду вас и всех ваших офицеров на берегу, где мы отпразднуем ваше благополучное возвращение. Захватите непременно все документы. До вечера! — Он делает знак сопровождающим его лицам и направляется к трапу.

Описанные выше события происходили в 1849 году.

Открытая Невельским самая узкая часть Татарского пролива, ширина которой составляла 7,4 километра, впоследствии получила наименование пролива Невельского.

Объяснение, данное Геннадием Ивановичем Невельским в разговоре с мичманом по поводу происхождения названия Татарского пролива, следует считать пока что единственно вероятным. Действительно, прежде на картах наши дальневосточные территории обозначались словом «Татария» или «Тартария». Возможно, это наименование возникло в связи с тем, что жителей Сахалина и противолежащего побережья материка в прошлом называли татарами, относя к ним все народности, населяющие те места.

С Иваном Фомичом я познакомился в гостинице «Большой Урал» в Свердловске, куда меня забросила моя кочевая жизнь изыскателя. Волей судеб мы оказались на несколько дней соседями по небольшому двухместному номеру и, как часто бывает в таких случаях, познакомившись, довольно скоро нашли общий язык.

Нашему сближению способствовали два обстоятельства. Как выяснилось при первом же разговоре, Иван Фомич подобно мне принадлежал к беспокойному племени географов (он уже много лет учительствовал в старинном уральском городе металлургов Нижнем Тагиле, откуда приехал в Свердловск на областное совещание школьных работников). Кроме того, оба мы были не прочь покоротать время за шахматной доской.

Шахматные баталии наши проходили с переменным успехом и время от времени перемежались разговорами на самые разнообразные темы, по преимуществу, конечно, географические.

О чем мы только не говорили, о чем не спорили в долгие зимние вечера! И больше всего меня восхищало в Иване Фомиче то, с каким пылом и поистине юношеским энтузиазмом он отдавался беседе. А ведь ему было уже за шестьдесят. Сколько гордости и нежности, именно нежности звучало в его голосе, когда он говорил о своих родных местах. Иван Фомич был коренным уральцем, большую часть своей жизни провел в Нижнем Тагиле и с полным на то основанием считал себя знатоком ближних и дальних окрестностей своего города, которые исходил буквально вдоль и поперек.