Валерий Губин - Я познаю мир. Философия

В XX веке возникает удивительный феномен, никогда ранее не встречавшийся, — массовая культура. XX век — и самый тяжелый, и самый сложный век в человеческой истории. Чтобы стоять на уровне тех достижений культуры, которые были созданы в атом веке, нужно очень много работать. Но большинство людей много работать не хочет, они не соответствуют сегодняшнему уровню развития культуры и ничуть этим не опечалены. Они прекрасно приспособились ко времени благодаря наличию массовой культуры.

Например, а любой отрасли современной науки открытая делают несколько человек. Но их открытия, их труд, его результаты размножаются, копируются десятками тысяч экземпляров, доводятся до каждого. Миллионы людей живут осадками чужого труда, теми размноженными достижениями, которые были сделаны творцами.

Сейчас необязательно иметь специфический талант, чтобы преуспевать в науке — достаточно усвоить технику научно-исследовательского труда, методику проведения и описания экспериментов, построения и обобщения выводов, чтобы делать кое-какие небольшие открытия, писать книги, защищать диссертации. Этим и заняты «массовые» ученые.

Сегодня необязательно иметь поэтический талант — можно овладеть техникой стихосложения, прочитав пару книг (нужно, конечно, иметь некоторый уровень поэтической культуры и слух, как в музыке), и писать неплохие стихи, издавать книги. В союзе писателей бывшего СССР было более тридцати тысяч членов: писателей, поэтов, драматургов, критиков. Каждый из вас с большим трудом назовет хотя бы десять известных фамилий ныне живущих писателей или поэтов, а тут — тридцать тысяч. Понятно, что большинство из них — это «массовые» писатели и «массовые» поэты.

Массовая культура имеет и положительные стороны: на надо знать основ кибернетики, чтобы работать на станке с программным управлением, надо только знать, в каком порядке нажимать кнопки. На надо звать, как устроен двигатель внутреннего сгорания, чтобы ездить на автомобиле, надо только выучить последовательность операций с рулем, педалями и коробкой передач.

Массовая культура экономит время и энергию людей — не надо больше изобретать велосипед, не надо снова открывать дифференциальное исчисление. Но заодно она избавляет нас от необходимости думать.

Достаточно овладеть техникой, технологией действий — и можно преуспевать. Современный художник может нарисовать такую копию картины Рембрандта, что только эксперты сумеют отличить ее от оригинала. Но эта картина ничего не стоит; вернее, за нее могут заплатить, если кому-то хочется ее приобрести, как за копию — в тысячу, в миллион раз меньше, чем за оригинал. Художник может сказать: какая вам разница, ведь технически она ничем не отличается от картины Рембрандта.

Но людьми ценится отнюдь не только техника. Ценится не мастерское копирование, не репродукция, а оригинальное видение.

Еще в начале века Л. Н. Толстой писал: «Техника в наше время во всех родах искусства доведена до совершенства. Но это еще не все, что нужно искусству... Возьмите Достоевского. По своей технике он ниже всякой критики. Но он не только нам, русским, — но всей Европе открыл целый новый мир».

Основная трагедия культуры в том, что, когда изобретения или открытия талантливых одиночек становятся массовыми, они во многом теряют свой смысл и первоначальное значение. И часто изобретатель или ученый за голову хватается, глядя на то, что случилось с его детищем. Так, мечта человека о полете, запечатленная в тысячах легенд, мифов и сказок, воплотилась наконец в современный аэробус, огромную, ревущую и загрязняющую воздух машину, которая даже не летит, а продирается сквозь пространство, ведомая мощными моторами.

Одно дело — фанерный аэроплан, на котором человек, рискуя жизнью, вступал в единоборство с воздушной стихией, другое — «Боинг-747». Да и можно ли назвать воплощенной мечтой человечества аппарат, который, перелетая из Европы в Америку, сжигает столько кислорода, сколько потребляет сотня человек в течение всей их жизни!

Сейчас культура повсеместно представляется совокупностью знаний, приемов и методов, т. е« чем-то внешним по отношению к человеку, чем можно овладеть, выучив, затвердив, приняв к сведению, и что можно также легко отбросить, когда отпала необходимость. В книге английского писателя У. Голдинга «Повелитель мух» (у нас показывали и фильм по ней) рассказывается, как потерпел аварию самолет, на котором летела группа школьников, все взрослые погибли, и мальчишки, оставшись одни, быстро превращаются в дикарей, поскольку нет больше необходимости соблюдать приличия, не нужно сдерживать свою агрессивность, свои дурные наклонности.

Но у детей еще нет культурного иммунитета, а вот зачастую и взрослые легко отказываются от культуры, превращаясь в зверей, которым все дозволено. У них тоже нет иммунитета, для них культура — всего лишь поверхностная пленка, которая легко смывается во времена социальных потрясений.

До революции в нашей стране и философы, и писатели постоянно говорили о необычайно глубокой религиозности русского народа, тот же Достоевский называл его народом-богоносцем. Но куда делась вся эта религиозность, вся эта духовная культура после революции? Народ с удовольствием помогал государству грабить церкви и арестовывать священников. Значит, вся эта религиозность была чисто поверхностным явлением.

Сейчас снова все валом валят в церкви» ставят на полки Библию, крестят детей, но это ничуть не свидетельствует о возрождении религиозной культуры, религиозного духа, просто стало модно делать то, что раньше было запрещено.

Народ является носителем культуры, он создает язык, основу культуры; его устное творчество — основа литературы и искусства; его наблюдения природы, обряды, традиции, приметы — фундамент науки. Но сохраняет и развивает культуру интеллигенция. Когда-то интеллигенция считала себя воспитателем народа, носителем неких вечных истин; и пыталась со своей высоты воспитывать народ. Сегодня она утратила такую роль. Сегодня интеллигент — чаще всего не носитель вечных истин, а служащий, узкий специалист, делающий свою конкретную и небольшую работу.

Еще в начале века ученый — это мыслитель-одиночка, который сидел в тиши своего кабинета под зеленым абажуром, думал, творил. Ну, конечно, еще и работал в лаборатории, ставил опыты и т. д. В настоящее время ученый — это служащий научно-исследовательского учреждения. Он ходит на работу так же, как рабочий ходит на завод, он имеет план, который должен выполнить. Он зависит от государственного финансирования: наука — очень дорогое удовольствие, и государство сто раз подумает, давать или не давать деньги на те или иные проекты. (Сейчас чаще не дает, на науку денег нет, хотя один миллион, вложенный в нее, возвращается четырьмя.) Говорят ведь сами ученые, что наука — это способ удовлетворять собственное любопытство за счет государства. В таких условиях наука неизбежно становится массовой — и в плохом, и в хорошем смысле этого слова.