Юлия Бийе - Война Катрин [litres]

Спать я не могла, нужно было принять решение, и я его приняла: уезжаю. Как можно скорее. Даже если Париж не освободили. Освобождение – дело ближайших дней. Я еду в Париж, в квартиру, где мы жили, а потом, когда встречусь с папой и мамой, съезжу в Севр. Может быть, снова там буду учиться, но главное, проявлю пленки. Потом я увижусь с Этьеном, с Алисой и вообще со всеми, кто так великодушно принимал меня под свой кров. Кто меня любил.

Париж освободят. По-другому и быть не может.

За завтраком я почувствовала, как насторожены Кристина с Антуаном. Мы ели молча. Тишину нарушало только звяканье ложек о чашки – предгрозовую, насыщенную электричеством тишину. Первой заговорила Кристина:

– Погоди всего несколько дней, ждать осталось недолго. Париж освободят, ты сама понимаешь. И я обещаю, мы поможем тебе уехать, как только будет можно.

Но для меня после ночных раздумий вопрос был решен: уезжаю. Мне пора. Откладывать нет никакого смысла. Не надо меня уговаривать, я не пойду на попятный. Париж вот-вот освободят, и я буду к нему гораздо ближе, если уеду прямо сейчас.

Антуан и Кристина внимательно выслушали меня и ничего не возразили. Чувствовали: меня уже не остановить.

Если уйти можно только пешком, уйду пешком.

Я согласна была подождать, только пока Антуан свяжется с товарищами и попросит помочь мне поскорее добраться до севера Франции. Поезда ходили кое-как или вообще не ходили, а отсюда до столицы почти тысяча километров. Антуан пообещал, что найдет возможность переправить меня самым надежным образом. Сказал, что понадобится несколько дней, чтобы организовать мой отъезд.

Кристина постучалась, вошла и протянула мне холщовый заплечный мешок. Она сшила его тайком от меня и даже вышила в уголке: Катрин. Потом помогла уложить в него вещи. Мы обо всем договорились. Как только Антуан найдет мне помощников, я уеду. Мы уселись с Кристиной рядышком на кровать и стали вспоминать нашу жизнь, долгие месяцы, которые провели вместе. Вспоминали все самое забавное, трогательное, гнали от себя мрачные тени. Мы вдруг поняли, что ни разу не поссорились, даже не поспорили.

– Жили как сестры, – шепнула мне Кристина.

Антуану понадобилось целых три дня, чтобы наконец утрясти маршрут, по которому я буду двигаться. До севера Франции мне придется добираться в несколько этапов. Сначала один из его друзей отвезет меня на автомобиле в Тулузу. Там я у кого-то переночую и на следующее утро с кем-то другим поеду в Лимож. Из Лиможа на автобусе доеду до Буржа. Антуан не мог мне пока обещать, что в Бурже будет человек, который поедет со мной в Париж. Он искал одну женщину из своих, чтобы она помогла мне, но никак не мог с ней связаться.

Антуан сказал, что я уезжаю завтра в шесть.

В эти последние дни войны он воспрянул духом, снова почувствовал себя полезным. Не инвалидом, а бойцом Сопротивления, которого уважали товарищи и выбрали командиром за сильную волю и смекалку. Я поглядывала на Кристину, она тоже видела, как оживился муж. С тех пор как он вернулся, такого еще не было. Она шептала ему что-то на ухо, явно слова восхищения. А мне становилось грустно: с одной стороны, Антуан, конечно, радовался дому, дочке, которая у него родилась, но, с другой, дома он особенно остро ощущал себя калекой, его унижала зависимость от жены в обыденных делах, он чувствовал себя неприкаянным, стыдился, что боится уронить маленькую. Я невольно задумывалась: сумеет ли он снова стать энергичным и радостным, таким, каким шел в бой? Сможет ли привыкнуть к мирной жизни?

За мной на «ситроене» приехал Карлос, мы с ним уже не раз встречались. С Антуаном и Кристиной мы постарались проститься весело, даже Катринетта мне улыбнулась на прощание. Мы пообещали друг другу встретиться, они сказали, что их дом всегда будет моим домом, меня тут ждут. Кристина позаботилась положить мне в рюкзак свежего хлеба, сыра, колбасы и разных трав на случай болезни.

Я села в автомобиль, но вдруг опомнилась, попросила Карлоса подождать минутку, выскочила, обняла Кристину и шепнула ей на ухо:

– По-настоящему меня зовут Рашель, но для Катринетты я всегда останусь Катрин. Спасибо тебе, спасибо, спасибо за все.

Карлос попытался завязать со мной разговор, но скоро понял, что я не могу отвечать ему. Слишком волнуюсь, боюсь, напряженно жду. Он с уважением отнесся к моему молчанию и всю дорогу до Тулузы напевал старинные баскские песенки. Музыка оказалась ближе слов, и я тоже стала про себя мурлыкать: «Я чудо-мастер, склею все части…» И задумалась: где-то сейчас Алиса и Люко?

В Тулузе мне все показалось чужим, я переночевала в семье Карлоса, а утром уехала на том же автомобиле, но с другим водителем, постарше Карлоса. О нем я знала только, что его зовут Морис. Я старалась отвечать на его вопросы, говорить как можно вежливее, но меня просто колотило при одной только мысли о Париже, и мне было неимоверно трудно поддерживать беседу ни о чем. А что, если наша квартира заперта? А что, если мамы с папой там нет? А что, если на учителей из Севра донесли и я не встречусь ни с Сарой, ни с Жанно? А что, если лабораторию снесли? А что, если?..

До Лиможа мы ехали почти двенадцать часов, такая плохая была дорога. Я поделилась с Морисом едой, мы поели на обочине. Остаток пути молчали, и стало гораздо легче. Весь день сменялись за окном разные виды, будто длинные цветные ленты разматывались по обе стороны дороги. И хоть я не вглядывалась в яркие краски лета, они все равно проникали в меня. Прикрою глаза и вижу золотые поля, синее небо, бурую землю. Мы ехали через всю Францию, и от города к городу ко мне приближалось все то, чего я ждала, на что надеялась, а возможно, как знать, и то, чего больше всего боялась.

В Лимож меня отправили из монастыря Святого Евстафия. Как же давно это было. Сто лет назад. Я постеснялась спросить, не будем ли мы проезжать мимо монастыря. В таком случае можно бы там переночевать. Но как я объясню, что со мной нет Алисы? Мне ее доверили, а я не могу сказать, где она и что с ней. И я просто ехала и ехала, не сказав ни слова о том, что бывала в этих местах, о монастыре, о своем недавнем прошлом. Этьен… Я не решилась спросить, далеко ли отсюда Рьом…

Морис оставил меня на остановке автобуса и дал сумку, где кто-то и на этот раз приготовил для меня еду и положил термос с кофе. На прощание он обнял меня по-дружески, а потом уехал. Я осталась одна на скамейке темной ночью. Вытащила из рюкзака шарф и укуталась, а потом сидя дремала, дожидаясь утра. Меня разбудил шум тормозов автобуса, он остановился и широко распахнул двери. Я заплатила за проезд монетой в пять франков, которую мне оставили мама с папой. Давным-давно. Села на скамейку, закрыла глаза, и меня убаюкали ухабы дороги и ворчание мотора.