Игорь Минутко - Костры на площадях

— Сторожка лесника, — прошептал Семен, задыхаясь от бега. — И к ей свежие следы ведуть… Оттедова, от Струнова. Лампа светит в сторожке. Люди там. Можа, белые? — В голосе его был страх.

— Пойдем к сторожке, — тихо проговорил Нил Тарасович. — Трофим, без всякой поспешности. Ты, Федор, у ограды останешься с медведем.

— Но ведь я… — У Феди задрожали губы.

— Это приказ, Федор. И будете ждать нас.

— Хорошо.

Они осторожно зашагали к сторожке лесника; светила прямо им в лицо яркая луна, и казалось, оглушительно скрипел снег под ногами. Только Мишка-печатник по-прежнему ступал бесшумно и мягко. Около ограды из трех скользких жердей они остановились.

Совсем близко маленькая изба, мирно вьется из трубы неторопливый дымок, светятся два ярких окошка, розоватые квадраты лежат под ними на снегу. Иногда большая тень мелькнет в окне… Кто там, за этими окнами?

Нил Тарасович и Трофим вынимают браунинги, Семен щелкает затвором винтовки.

Все вздрагивают от скрипа — открывается дверь сторожки, фигура человека возникает в ее провале, падает в снег, описав красную дугу, окурок; дверь захлопывается.

— Идем! — приказывает Нил Тарасович.

И в свете луны Федя видит, что его лицо полно решимости и — странно — любопытства.

Но они не успевают сделать и шага — Мишка-печатник рванулся вперед, к двери сторожки.

Он легко тащит за собой Федю, и грозное рычание рвется из его горячей пасти. Все ближе, ближе сторожка. За ними ринулись остальные.

— Что ты, что ты, Мишка! — отчаянно шепчет Федя. — Остановись! Остановись, Мишка!..

Но Мишка-печатник не останавливается…

Если бы медведь был человеком, он бы все объяснил им, своим друзьям. Но он не может объяснить… Только что из открытой двери на него дохнуло запахом… Из тысячей запахов он всегда узнал бы этот, неповторимый: так мог пахнуть только один человек на земле — его лютый враг, зеленый юнкер. И он был там, в избе. Медведь забыл обо всем на свете, он потерял осторожность, он не понимал, что подвергает опасности тех, кто с ним.

Три-четыре шага отделяют медведя от сторожки. И только здесь Нил Тарасович успевает обогнать их и вырвать у Феди цепочку. Федя отлетает в сторону от сильного толчка и чуть не падает в снег.

Медведь с размаху вламывается в дверь…

Все остальное происходит в несколько секунд.

Мишка-печатник видит людей в комнате и среди них — его, зеленого юнкера. Гремят выстрелы, падает что-то тяжелое…

Проходят мгновения. И в эти несколько мгновений Мишка-печатник успевает сделать прыжок к нему, ненавистному, единственному, скованному изумлением. И пока гремят выстрелы, он успевает почувствовать его тело под своими лапами, его податливое горло под своими зубами, соленый вкус его теплой крови.

И может быть, в последнее мгновение из этих нескольких мгновений он ощущает горячий толчок в затылок, и вдруг с вихревой скоростью в меркнущем сознании мелькают яркие картины:

берлога в лесу,

добрая морда матери-медведицы,

пруд с таинственными пузырями,

рыжий тощий лисенок,

заплаканное лицо Марфы,

прялка,

свора гончих,

печатный ручной станок,

кошка Ляля,

девочка Руза,

лопоухий приветливый Рунай,

Федя

и еще что-то, уже смутное, но самое лучшее в его жизни…

И все это проваливается в черную бездну, гаснет в ней.

И в эти же секунды Федя успевает увидеть между спинами Трофима и Семена низкую комнату, стол с керосиновой лампой и трех мужчин с золотыми погонами на зеленых мундирах — эти люди стремительно отшатываются от стола, и Федя, прежде чем опрокинулась лампа, успевает увидеть карту на столе и лицо только одного из них, бледное, красивое, искаженное ужасом… «Белая разведка», — мелькает в Федином сознании.

В эти несколько секунд гремят выстрелы, комнату заполняет дым, опрокидывается и гаснет керосиновая лампа, и уже в нереальной лунной мгле что-то тяжело падает на пол, кто-то жутко храпит, слышится яростная возня. Потом наступает тишина, и слышит Федя, оцепеневший от страшного предчувствия, булькающий, изменившийся голос:

— Тысячу дьяволов… Фе… Федор, ты…

И опять тишина в лунной мгле. И хриплый голос Трофима:

— Лампу, лампу засветите…

Зажигается спичка. Федя видит, как костлявая дрожащая рука шарит по столу. И лампа загорается, она без стекла, язык пламени покачивает хвостиком копоти. У стола стоит старик, лицо его кажется зеленым. Он шепчет:

— Мы что? Нам как прикажут…

Сильнее разгорается фитиль лампы.

На середине комнаты, широко расставив ноги, стоит Семен и дико, жутко улыбается. Сполз со стула на пол один офицер, и из уголка его открытого рта (в черной дыре поблескивают зубы) вытекает струйка густой крови. Федя с усилием отрывает от него взгляд и видит: раскинув огромные руки, на животе лежит Нил Тарасович, и у него такая поза, что не может быть сомнения: он мертв… А рядом из-под распластавшейся туши. Мишки-печатника с одного конца торчат ноги в хромовых сапогах, с другого — голова с разорванным горлом…

— Семен! Беги к нашим… С лошадями приходите…

Семен исчезает.

И только теперь Федя видит Трофима Заулина — он сидит на спине офицера и крутит ему руки ремнем. Потом подходит к медведю, долго смотрит на него.

— Хведор… — говорит он, заикаясь, — живой? Вот беда-то. И чего стряслось с ним? Чего кинулся? Всегда такой смирный, послушный… А они, сволочи, и Тарасыча… и Мишку уб-били…

— …а-а-а! — кто-то страшно кричит рядом. Федя не понимает, что это он кричит.

В беспамятстве он бросается из сторожки, бежит куда-то, обо что-то спотыкается и падает в глубокий пушистый снег…

Серое мглистое утро. В лесу, недалеко от опушки, остановился второй обоз: подводы, санитарные фургоны, походные кухни. Тишина замерла над обозом: люди разговаривают шепотом, не дымят кухни, на морды лошадям надеты торбы, чтобы не было слышно ржания. Рядом опушка, там притаились рабочие из отряда, и совсем близко деревня Струново: торчат из снега жидкие плетни, дымки повисли над белыми снежными крышами, слышно, как петухи горланят, и даже людские голоса слышны, когда ветер прилетает со стороны Струнова.

Федя лежит в снегу рядом с папой и отцом Парфением.

В центре деревни церковь, площадь вокруг, и снуют по той площади черные фигурки.

Отец протягивает Феде большой полевой бинокль:

— Погляди.

Федя сначала никак не может нацелиться на площадь: видит очень близко избу с покосившимся крыльцом — кажется, рукой до нее можно дотянуться; видит голые ветки дерева со скворечником на суку; рыжий петух взлетел на плетень, захлопал крыльями, кукарекнул; вот странно: петух совсем рядом, а голос у него слабый, далекий.