Игорь Минутко - Костры на площадях

Падают!

Падают!!

Сломалась атака.

Залегли беляки.

Где-то у самого горла бьется Федино сердце.

— Не нравится! — шепчет пулеметчик. — Сейчас я вас подниму.

И он стреляет по залегшим белым. Раскалился нос «максима», пышет от него жаром.

Вдруг двое офицеров не выдерживают — вскакивают и бегут, бросив винтовки, назад, к деревне. Тут же их настигает пулеметная очередь.

Бегут другие офицеры.

Падают, поднимаются, снова бегут!

Бегут!

Бегут!!

Захлебывается яростно жаркий «максим»…

Федя вскакивает и кричит диким, чужим голосом:

— Это вам за Нила Тарасыча! За Яшу! За Мишку! За мальчика Кешу! За все! За все!..

— Ура-а-а-а! — наплывает и захлестывает поле.

Мимо Феди бегут с винтовками наперевес рабочие. Бегут, яростные, беспощадные, неодолимые в своей праведной ненависти.

Видит Федя: мимо бежит отец Парфений, бежит огромными шагами, и лицо у него новое, незнакомое — широко раскрыты глаза, и ярость пылает на этом лице.

Непонятная сила поднимает Федю. Он, забыв о пулемете, бежит за рабочими, размахивает руками и кричит, задыхаясь от бега:

— Ура-а! Ура-а-а!..

Вечером следующего дня после боя за деревни Струново и Днище хоронили красноармейцев, павших в этом бою…

Вечер был темный, с низким небом, с влажным ветром, который летел с полей, — видно, приближалась оттепель.

На широкой площади деревни Днище рядом с церковью горел большой жаркий костер. Косматые языки пламени метались по ветру, освещая то ярко, то слабо молчаливую толпу крестьян, четкую шеренгу красноармейцев, купола церкви, избы, темные деревья, что росли по краям площади.

И освещал костер свежий земляной холм — братскую могилу.

Стоял на телеге Федин папа, командир отряда, и гремел в чуткой тишине его голос:

— Мы никогда не забудем вас, братья!.. Никогда не забудет вас новая Россия, которая сейчас рождается в кровавых муках и борьбе. Вы погибли за святое дело, за правое дело. Вы погибли за пролетарскую революцию!..

Стоит в шеренге красноармейцев Федя Гаврилин, текут по его щекам слезы, а он не замечает их.

— …Вашу горячую кровь мы понесем на своих красных знаменах вперед, до самой победы! Прощайте, братья?.. Пусть земля вам будет пухом!..

Освещает костер суровые лица людей.

Сухо трещат в тишине поленья.

— Павшим за советскую землю — салют!..

Гремит залп, и штыки блестят матово в свете костра.

— Павшим за пролетарскую революцию — салют!

Гремит залп, и пороховой дым плывет над площадью.

— Павшим за дело Ленина — салют!..

Гремит залп, и многоголосое эхо разносит его над темными полями.

А утром пришла неожиданная оттепель. Как много солнца было кругом! Как сверкали снежные поля! Побурели дороги, в глубокие колеи налилась желтая от конского навоза вода. Пахло бодро, весною, и дышалось полной грудью.

По одной из бесчисленных дорог России шагал отряд типографских рабочих, шагал на юг, туда, где по-прежнему громыхал фронт.

Суровы и задумчивы были лица людей в тот сверкающий день.

За спиной — деревни Струново и Днище. Там остался высокий свежий холм земли над братской могилой. В ней лежат те, кто погиб во вчерашнем бою. В ней лежит любимец отряда коммунист Нил Тарасович Харченко. И там же, рядом с братской могилой, закопали Мишку-печатника. Теперь уже никогда-никогда ты не пойдешь рядом с Федей, веселый, прямодушный в дружбе Мишка.

Шагает отряд по размытой дороге. На плече Феди лежит сильная добрая рука отца. В кармане Феди маленький браунинг — дорогая память о неистовом художнике.

Дальняя синяя даль уводит к горизонту, красные ветры нового времени летят над русской землей. Строг, молчалив Федя. Он не плачет, нет! Он полон решимости никогда не свернуть с дороги, которую избрал для себя на всю жизнь.

Вот и все, что рассказал мне Петр Иванович (в то далекое время его называли просто дядей Петей).

Мне только остается добавить, что отряд типографских рабочих участвовал во многих боях, прошел длинный путь до крымской земли, оставляя на нем могилы товарищей и красные флаги в городах и селах, и вписал в эпопею разгрома второго похода Антанты немало доблестных страниц.

В этом походе закалялся и мужал Федя, он не раз принимал участие в сражениях, он был настоящим бойцом революции. Многое пришлось пережить ему, многое передумать… На этом долгом пути еще одна смерть потрясла его так же сильно, как гибель художника Нила Тарасовича.

Уже в конце похода, на Украине, отправившись в разведку, попал в руки белых отец Парфений. И потом жители белохатного села Щевелевка рассказывали, как казнили красного разведчика.

Под виселицей стоял большой человек, взъерошенный, со сверкающими глазами, и кричал в замершую толпу, в смешавшиеся ряды белых:

— Гей, люди! Радуйтесь! Приходят новые времена! Не уповайте на царствие небесное, нету его! Тут, на земле, надо рай строить! — Он метнул яростный взгляд на белых. — Ну? Чего ждете! Вешайте, подлое отродье! — И даже искры страха не было в этом его последнем взгляде.

И когда офицер вышибал из-под его ног ящик, отец Парфений, раздвинув сильными крестьянскими руками петлю, еще успел крикнуть:

— Да здравствует… революция!

Так, теряя товарищей, шли и шли они вперед.

И настал незабываемый день — он никогда не сотрется в памяти участников похода: с белых круч Севастополя вдруг открылся простор бесконечного Черного моря, и там, где оно сливается с небом, стояли дымы кораблей — это бежала от революционного урагана старая Россия. И это была долгожданная победа.

Незадолго до того как отправиться домой, сидели на крутом обрыве к морю Федя и его отец Дмитрий Иванович. Свежий соленый ветер летел им в лицо; шумели внизу волны, разбиваясь о камни. И было впереди перед ними только синее-синее море, без конца и без края.

— Папа, — сказал Федя, — мне кажется это очень несправедливым.

— Что, Федор?

— Мы победили. Но почему так? Самые хорошие люди, самые замечательные не дожили до победы. Вот в нашем отряде… Нет Нила Тарасовича, отца Парфения, Яши Тюрина… — И Федя не мог сдержать слез.

Нахмурился отец.

— Я тоже думал об этом, Федор, — сказал он. — Знаешь, видно, это закон войны. Бессмысленный и беспощадный закон. Косит война людей, не разбирается. Но гибнут за победу прежде всего лучшие.

— Но почему?

— Потому, что они не боятся смерти и готовы пожертвовать собой ради других.

— Но ведь это несправедливо, папа?!

— Это очень несправедливо, Федор.

— И так будет всегда?