Гариф Губай - Дочь бакенщика

« Погибла , — решила Ильсеяр, — сейчас сбросит ».

Но умный Юлбарс не сбросил Ильсеяр. Обогнав строй, он вышел на свое обычное место рядом с Костиным и перешел на легкую рысь.

Позади, теснясь на узкой дороге, скакали конники.

Копыта стучали глухо, и лишь временами раздавался звонкий удар подков о торчавшие на дороге корневища. С треском ломались, задевая винтовки конников, сучья придорожных деревьев, с шорохом осыпались сухие листья, пофыркивали лошади. За конницей дружно шагали пешие партизаны.

Ильсеяр очень хотелось оглянуться назад — ее особенно интересовало, насколько отстали от них пехотинцы, — да боялась: « Вдруг закружится голова и слетишь. Вон дядя Костин все время оборачивается… Но уж он-то привык, конечно… »

Вот голые ноги Ильсеяр обдало прохладным ветром. Она подняла голову, склоненную до самой гривы Юлбарса. Отряд уже выбирался из лесу. Впереди, окутанные вечерним маревом, широкой зеленой полосой лежали прибрежные луга. Ильсеяр радостно, словно добралась до своего дома, вскрикнула:

— Ой, как быстро!

Костин натянул поводья, поднял вверх руку. Конники придержали лошадей и вскоре остановились на опушке.

Застоявшиеся в лесу, отдохнувшие лошади, видно, не были довольны. Они фыркали, беспокойно били копытами.

Костин повернул своего коня, подъехал ближе к отряду и, снова подняв руку, тихо, будто боялся разбудить кого, произнес:

— Тсс…

Не только партизаны, но и лошади как-то сразу затихли.

— Спешиться!

Партизаны безмолвно, словно тени, сползли с лошадей и так же безмолвно отвели их поглубже в лес, привязали к деревьям.

Командир вынул часы, взглянул на них, поднеся близко к глазам.

— Через пять — десять минут отряд нагонит нас. Пока отдыхайте, — сказал он и тут же добавил: — Только не курить. — Он легко спрыгнул с коня, подошел к Ильсеяр: — Ну, Ильсеяр, не устала?

— Нет, дядя Костин.

Но она лишь говорила так. На самом деле у нее с непривычки болели ноги, ломило поясницу. Она особенно остро почувствовала боль, когда Костин, сняв ее с седла, поставил на землю. Однако Ильсеяр крепилась изо всех сил и так же, как партизаны, деловито оглядела Юлбарса, погладила, похлопала его по бокам и привязала на опушке к небольшому, как и она сама, деревцу.

Костин ласково провёл рукой по золотистым волосам Ильсеяр, спадавшим ей на плечи, и усадил на толстый пенек.

— А теперь мы поговорим с тобой кое о чем, ладно?

— Ладно, дядя Костин.

— Прежде всего скажи, сколько осталось пути отсюда до вашей будки?

— Версты две.

Костин вытащил из полевой сумки маленькую карту и, внимательно вглядываясь, сделал на ней какие-то пометки.

— А от будки до берега?

— Это вымерено: две с половиной сажени.

Костин опять сделал пометки.

— Так… Какая высота у обрыва возле будки?

— И это вымерено: четыре сажени.

— А внизу от обрыва до воды близко?

— Там семь с половиной саженей, дядя Костин, — сказала Ильсеяр, довольная, что может ответить на вопросы командира.

— Спасибо, умница. Не сможешь ли еще вспомнить, далеко ли от берега до парохода?

Ильсеяр смущенно покачала головой:

— Вот этого уж я не знаю.

— Все-таки, приблизительно? — Костин взял ее за подбородок. — Две версты? Три?..

— «Версты»… — протянула Ильсеяр… — Белая, она в самом широком месте не больше ста саженей будет.

— Разве?.. А Сазлы-куль далеко от вас?

— В трех верстах.

— А теперь скажи мне, где стоят дозорные белых?

— Когда я уходила, у обрыва стояли четыре солдата да у будки двое. И еще трое — за будкой в кустах.

Командир пометил что-то на карте, и по-прежнему серьезно спросил:

— А зубов сколько у твоего дедушки?

— Четыре, — ответила Ильсеяр не задумываясь, и, тут же сообразив, что Костин пошутил, смутилась и закрылась рукой. — Ну вас…

Командир ласково засмеялся и похлопал Ильсеяр по спине.

— Спасибо, милая. Ты только не обижайся. Мы ведь с тобой друзья теперь.

У друзей опять завязалась беседа. Ильсеяр с детской непосредственностью начала сама расспрашивать Костина.

— Ты из какого города, дядя?

— Почему ты решила, что из города? Может, я деревенский?

— Нет.

— Отчего же нет?

— Деревенские не такие бывают.

— Какие же они?

— Вон такие... — Ильсеяр показала на партизан в лаптях, в потертых шапках или войлочных широкополых шляпах, в сборчатых бешметах или казакинах, в полосатых домотканых штанах.

Костин промолчал.

— Ну скажи, дядя Костин.

— Дальний я. Слышала про Казань?

— Слыхала.

— Вот я из этого самого города... У меня там есть сестренка, такая же, как ты, Марией зовут.

— А как отца твоего зовут?

— Серафим Петрович.

— Больно длинно… А дедушку?

— Дедушку… у меня нет дедушки.

— Ой… Как же ты рыбачишь, на охоту с кем ходишь?

— Ни с кем не хожу.

— Ой… Рыбу не ловишь, на охоту не ходишь… Что же вы едите тогда?

Костин, который с довольной улыбкой слушал расспросы Ильсеяр, вдруг стал серьезным.

— Эх, сестреночка… Именно потому, что нечего было есть, и поднялись мы. Мы не ели, мы только трудились. Ели богачи… — Костин собрался что-то объяснить ей, но тут в лесу раздался тяжелый топот шагов. Костин поднялся и пошел навстречу приближающемуся отряду. — Стой! Не курить!

Затем он изложил предстоящую задачу.

— Думаю, вам понятно, товарищи, что представляет из себя враг и что от нас требуется. Мы идем на противника, который раз в пять превышает нас численностью, хорошо вооружен и искушен в зверствах до предела. Поэтому каждый партизан должен действовать с умом, с хитростью. Итак, наш план и условные сигналы всем известны. Сейчас тронемся. Уметбаев, ко мне!

На расстоянии ста — ста пятидесяти шагов не доходя до будки возвышался ветвистый старый дуб. Полчаса спустя к дубу подползли два человека. Приподняв головы, они сначала осмотрелись вокруг, а потом, словно кошки, крадущиеся к намеченной жертве, начали осторожно карабкаться на дерево. Это были Костин и Ильсеяр.

Ильсеяр раздвинула густые ветви и шепнула на ухо командиру:

— Отсюда гляди, дядя Костин, отсюда все видно. Видишь, наша будка? А там вон часовые. В сторонке еще трое. Видишь? Двое на корточках, что ли, сидят. А один все расхаживает…

Костин взглянул и снова взялся за карту.

— Хорошо. Все хорошо, — сказал он, засовывая карту обратно в сумку. — Ты оставайся здесь, следи за окрестностью, что увидишь, расскажешь мне. Я скоро вернусь, — добавил он и, перебираясь с ветки на ветку, быстро спустился вниз, распластался тенью на земле и пополз обратно.

Ильсеяр, не отрываясь, до боли в глазах следила за часовыми. Потом спустилась на ветку ниже и прислонилась грудью к стволу. Тут она почувствовала страшную усталость. Ее клонило ко сну, глаза невольно закрывались. Она через силу раскрыла глаза и вспомнила, что нынче совсем не ела и не пила.