Гариф Губай - Дочь бакенщика

Заинтересованная таким происшествием, Ильсеяр решила порасспросить об этом и дернула одного партизана за рукав:

— Дяденька…

Партизан погрозил Ильсеяр пальцем.

— Тсс! Нельзя… Уходи.

Ильсеяр осторожно, на цыпочках, побежала к будке. У самых дверей она столкнулась с Уметбаевым и сообщила ему шепотом, как большую тайну:

— Ну и осрамили же партизаны часовых. Забили им рты травой.

— Да ну? — протянул молодой партизан к удовольствию Ильсеяр. И, покачивая головой, будто и в самом деле был удивлен ее сообщением, пошел туда, где лежали часовые.

Ильсеяр же поспешила со своей новостью к отцу и дедушке.

Ночь была темная. С Белой подул тихий ветер. На слабо освещенном пароходе лениво скулила гармонь. Кто-то голосил песню. Бакены почему-то горели необычно тускло. Несколько партизан повели тех самых связанных часовых с заткнутыми ртами в кусты за будкой. Для чего, интересно?.. А отряд, притаившись за поленницей, готовился к штурму, принимая последние указания командира.

Костин торопился, старался быть возможно более кратким.

— Стрелять лишь при крайней необходимости. Действуйте холодным оружием, а лучше всего берите живыми. Еще раз предупреждаю: над пленными самосуда не чинить. Всё.

Стоявшие недвижно партизаны зашевелились. Однако никто ничего не вымолвил. Командир сделал Мэрдану знак рукой. Мэрдан кивнул и пошел к обрыву. Костин снял фуражку, кинул на траву и, усевшись, стал стягивать сапоги. Вскоре все партизаны, босые, с открытыми головами, поползли к обрыву. Едва отряд спустился к берегу, как в кустарниках показалась куча людей. Выбравшись из-за кустов, многие из них легли на землю и поползли за партизанами. Ильсеяр, как велел ей отец, пошла в будку и заперла за собой дверь.

— Дедушка, — сказала она с порога, — что же ты в темноте сидишь? Задуй огонь, дедушка.

Сидевший у окошка дед Бикмуш шевельнулся. Но промолчал.

— Дедушка, свет…

— Нельзя, — прервал ее дед Бикмуш, — нельзя зажигать свет. Иди, согрею тебя, замерзла небось.

Ильсеяр молча подошла, прижалась к деду.

— А я, дедушка, в лесу…

— Тсс, после расскажешь… Вон гляди!

Ильсеяр глянула на Белую и увидела, как от берега оттолкнулась лодка. На дне лодки желтыми и красными огнями мерцали фонари. В сидевшем на веслах человеке Ильсеяр узнала отца.

— Дедушка, а что он с фонарями делает в эту пору?

— Не видишь разве, как плохо светят бакены, должно, фонари менять будет.

Но почему свет на бакенах стал вдруг тусклым и почему понадобилось менять теперь фонари, дед Бикмуш так и не сказал.

— Стой, кто идет?

Ильсеяр и дед Бикмуш оторвали глаза от лодки, взглянули туда, откуда раздался окрик. На капитанском мостике в удручающе тусклом желтоватом свете возникла фигура солдата. Солдат перегнулся через перила.

— Кто идет? — повторил он.

Мэрдан поднял голову:

— Это я, бакенщик.

Солдат, видно успокоенный, повернулся и скрылся из глаз. Мэрдан, живо двигая веслами, подплыл к белому бакену и сменил фонарь. Потом повернул лодку к красному бакену, горевшему у кормы парохода.

Наверху снова показался тот же солдат и наклонился над лодкой: наверное, попросил закурить. Мэрдан бросил ему кисет. Солдат отошел к фонарику на капитанском мостике, свернул цигарку и подошел к перилам, чтобы кинуть кисет обратно. В эту минуту за спиной солдата появился партизан, видно подплывший к пароходу под прикрытием лодки Мэрдана. В руках у него блеснул нож, и солдат, не издав ни звука, повалился как подкошенный.

После этого партизаны, притаившиеся на берегу, проползли песчаную отмель и, подняв винтовки над головами, вошли в воду.

Мэрдан, который менял фонари лишь для того, чтобы иметь возможность приблизиться к пароходу, вовсе погасил бакены. Вокруг парохода сразу стало темно. Прошло немного времени, и Мэрдан вместе с партизаном, заколовшим часового, показались на верхней палубе парохода. Они повернули пулемет дулом к трапу. Ильсеяр и дед Бикмуш с трудом различали их тени в тусклом свете фонарика, горевшего на капитанском мостике.

А людей входило в реку все больше и больше.

Кто раздеваясь, а кто прямо в одежде, спешили мужики в воду за партизанами и так же, как они, плыли к пароходу, чуть приподняв головы над водой.

Ильсеяр была вся захвачена происходящим и, боясь пропустить что-нибудь, совсем высунулась из окна. Ей хотелось разглядеть на мостике отца и того смелого партизана, который заколол часового, но она так и не увидела никого.

Между тем на палубе парохода показались партизаны. Их становилось все больше и больше, а вскоре и партизаны и мужики появились и на крыше парохода. Вдруг грянуло дружное «ура». Один за другим раздались выстрелы. Коротко затрещал пулемет. Потом с парохода метнулся сноп огня, и послышался оглушительный взрыв. Такого Ильсеяр еще никогда не слыхала. Она в страхе отшатнулась от окна. Но второго взрыва не последовало, и Ильсеяр опять полезла на подоконник.

Дед Бикмуш схватил ее за плечи.

— Нельзя, внученька. Слышала, из пушки выстрелили? Хоть и наши, а все-таки лучше отойди подальше. Того гляди, перестрелка начнется, — сказал он, оттаскивая Ильсеяр от окна.

Но Ильсеяр никак не хотела слушаться. Она упиралась руками и ногами. Всем своим существом она рвалась туда, к пароходу, где стреляли из винтовок, кричали «ура». И она начала умолять деда:

— Дедушка, ну чуточку погляжу!

— Брось… Ты что думаешь, игрушки там, что ли? Ишь… Это же война.

— Война-а!..

На пароходе еще раз загремело «ура», и Ильсеяр снова начала вырываться из рук деда.

— Дедушка, дедусенька, пусти меня, миленький. Я завтра тебе из лесу много-много ягод принесу.

— Не балуй, как хватит нечаянная пуля…

— Дедушка, ну пусти, пожалуйста, я сейчас же вернусь…

Молчание деда Ильсеяр приняла за добрый признак и начала всячески улещать его.

— А ягод, дедушка, в лесу нынче... Сладкие, крупные, точно орешки… А запах…

— Гм…

— Я тебе много их насобираю, ладно, дедушка?

— Ладно.

Решив, что она уломала деда, Ильсеяр схватилась за висевший на стене коротенький свой бешмет. Дед Бикмуш тут же поймал ее за руку:

— Э, нет, не пойдешь. Я лепешек вкусных напек, вон они, в печке. И чай там, в чайнике. Покушай, пока горячие, да ложись. Маялась сколько…

Но нет. Не так-то просто было заставить Ильсеяр отказаться от ее желания. Ведь, когда надо, она, как говорится, вмиг развязывала свой мешочек хитростей — находила выход. Ильсеяр съела сначала лепешку, которая в самом деле оказалась очень вкусной, потом, как бы невзначай, вспомнила о собаке и принялась ворчать на деда:

— Целый день держал собаку голодной. Хорошо, если не подохла!

Дед даже растерялся. Актуш и впрямь целый день сидел взаперти в пещере под обрывом… Тут уж старик не мог спорить с внучкой. К тому же и выстрелы прекратились. Да Ильсеяр уж и не послушалась бы его, она замешала горячую болтушку, накинула бешмет и с озабоченным, не допускающим возражений видом пошла к двери.