Гариф Губай - Дочь бакенщика

Офицер понял это и, остановившись, круто повернулся к ним, прицелился из нагана и спустил курок. Но похоже, что в воде отсырел патрон, и револьвер дал осечку. Преследователи, сначала испугавшиеся направленного на них нагана, теперь осмелели, кинулись на офицера и скрутили ему руки.

— Пойдем-ка с нами!

— Куда?

Один из крестьян махнул отнятым у офицера наганом в сторону костра.

— Вон туда…

— Не пойду.

Тот замахнулся на него тяжелой рукояткой.

— Еще как пойдешь!

Пленный понял, что у него нет сил бороться и хлюпая водой, заполнившей сапоги, тяжело затопал вперед. Ильсеяр обошла его, оглядывая со всех сторон, и дернула за пояс крестьянина в длинном казакине.

— Дяденька… Это, наверное, самый главный офицер. У него крестов да медалей сколько на груди, — зашептала она.

Над Белой забрезжила заря. Свет зари в быстром своем наступлении рассеял серую мглу на реке. Восток окрасился в бледно-розовый цвет. Сейчас уже четко вырисовывались фигуры партизан, сновавших по пароходу. Ильсеяр нашла среди них Уметбаева. У него за плечами болталось несколько винтовок, за поясом торчали три или четыре револьвера. Он ловко пробрался между партизанами и поднялся на капитанский мостик. Взяв медный рупор, крикнул в толпу на берегу:

— Сейчас же переправьте сюда обе лодки! Эй!..

Двое крестьян бросились к лодкам и отчалили к пароходу.

Уметбаев подождал немного и приказал матросам:

— Команда, спустить шлюпку!

Видя медлительность матросов, Уметбаев повторил свой приказ таким грозным голосом, что не только матросы, а даже Ильсеяр вздрогнула.

« Ну и строгий этот джигит , — подумала Ильсеяр. — Пожалуй, он не станет учить щелкать по-соловьиному ».

Стало еще светлее. Заслонявшие небо мрачные тучи будто устыдились сияющего утра, запрятались за горизонт. Небо прояснилось. Погасли последние звезды, мерцавшие в вышине. На востоке показался горящий краешек солнца, а потом оно, словно огненный диск, вынырнуло все и стало постепенно взбираться по небу. И чем выше, тем желтее, тем меньше оно становилось. Протянувшиеся чуть ли не до того берега тени партизан, копошившихся у костров, все укорачивались. Из зарослей камыша, шелестя крыльями, поднялась стайка диких гусей и взяла путь прямо к солнцу.

К берегу пристала шлюпка с последней партией взятых в плен белых. Крестьянин, схватившись за вилы, как бы готовясь вонзить их в дикого зверя, проговорил:

— Эти вроде поважнее… — и еще крепче сжал вилы. — Видишь, груди медалями увешаны.

— Пожалуй, — поддержал его другой. — У этих, брат, и пузо не из простых…

— На пузо не льщусь, дружки, вот усы — это да! Что до меня, я бы у него усы…

Позарившийся на офицерские усы мужик потрогал свои жиденькие усики.

Офицеров вывели из шлюпки. Один из партизан — кавалерист с выгнутыми слегка ногами, с веселым, вздернутым носом — подошел и вытянулся перед офицерами:

— Просим извинить, господа, что оторвали вас от ночного вашего пиршества и привели сюда. Не вовремя вас побеспокоили. Сами знаете, у нас еще мало опыта. Ведь это наш первый серьезный штурм. Поживем, пообтешемся!..

Все рассмеялись. Ильсеяр узнала среди пленных того низкорослого рыжебородого офицера, который грозился ее отцу и грабил вчера деревню. Сейчас он не выглядел таким храбрым, как тогда. Руки заложил назад, опустил голову и шагал, словно ожидающий удара вороватый кот. Казалось, он стал еще короче ростом и еще более рыжим.

Вдруг глаза его встретились со взглядом старухи Сарби, которая стояла рядом с Ильсеяр. Непрестанно дрожащее согнутое тело бабушки Сарби точно сразу набралось силы. Она даже распрямилась немного и неожиданно быстрым движением шагнула к офицеру.

— Вот он! — крикнула она гневным голосом. — Это он вытащил мою внучку из погреба, где она пряталась! Он, вражина!

Офицер шел мимо старухи, втянув голову в плечи. Кровь кинулась в лицо бабушке Сарби. Она вцепилась сухими пальцами в горло офицера:

— Подыхай, зверюга, околевай! Околевай, проклятый… Сына в тюрьме сгноили. Старика в шахте похоронили. А внучку… Убить тебя мало за все, мучитель!..

Пальцы старухи впились в горло офицера. Тот глянул, выпучив глаза, на старуху и, вырвавшись, пошел быстрее. Старуха в изнеможении опустилась на песок. Люди подняли ее.

— Бабушка, бабушка, — радостно затеребила ее Ильсеяр, — глянь, Зухрэ-апа идет. Да вон она из лодки вышла…

Глаза старухи устремились на лодку, причалившую к берегу, и, собрав последние силы, она побежала навстречу своей внучке:

— Внученька! Светик мой! Внученька!..

Наверху, над обрывом, заиграл горнист. На его зов отовсюду начали стекаться партизаны.

Когда горн замолк, Ильсеяр побежала в будку.

Там за столом сидели Костин и еще несколько партизан, а перед ними стояли двенадцать офицеров различных рангов. Среди них был и тот, которого обнаружила ночью Ильсеяр. Он был самый высокий и стоял наклонив голову, чтобы не задеть за потолок. Хмурый взгляд офицера останавливался то на лежавшем тут же на столе собственном его нагане, то на лице командира партизанского отряда, который его допрашивал. Уже закончив допрос, Костин спросил офицера:

— Между прочим, как получилось, что вы не убежали, когда девочка выскочила из-за парома? Ведь вы вполне могли еще до появления крестьян скрыться в зарослях?

Этот вопрос заинтересовал Ильсеяр больше всех.

Офицер отвечал неохотно:

— Мне показалось, что за паромом есть твои люди: в меня оттуда целились из винтовки.

Командир удивленно обернулся к Ильсеяр:

— Какая там еще винтовка?

— Никакой, — начала Ильсеяр, но потом вспомнила и смутилась. — Ой, это мое ружье, мне дедушка выстругал… Я его положила на старый паром, там оно и осталось.

Поднялся смех. Ильсеяр же заволновалась, не забрал ли кто ее ружье, хотела побежать к парому, но Костин остановил ее.

От унижения офицер заскрежетал зубами. Словно побитый злой пес, он прорычал что-то невнятное, и отступил назад.

Командир зажег погасшую цигарку и обратился к полковнику с черной повязкой на глазу:

— Рассказывайте, полковник, куда и зачем двигался ваш отряд?

Полковник не ответил. Он уже не был оживлен, как в тот момент, когда получал от лавочника Галляма-хаджи свертки с деньгами и водку. Он низко опустил голову и все щупал глазом свой пистолет, лежавший в куче на столе перед командиром. Дескать, взять бы его и прямо в атамана…

— Говорите, полковник.

Полковник опять промолчал. Он с ненавистью взглянул на командира и резко повернулся к нему спиной.

— Итак, отказываетесь отвечать?

— Я дворянин. Считаю унизительным для себя говорить перед твоим судом.