Кэтрин Эпплгейт - Айван, единственный и неповторимый [litres]

На плече у мужчины громоздится большая тяжелая камера. Он снимает меня, пока я рисую. Он снимает Руби в ее клетке, снимает ее ногу, привязанную к вбитому в пол болту.

«Вы не против, если я тут похожу?» – спрашивает он.

Мак взмахивает рукой: «Милости просим!»

Пока Мак и женщина беседуют, оператор ходит по торговому центру. Он водит своей камерой направо и налево, вверх и вниз.

Когда его взгляд падает на коготь-палку, он останавливается. Наводит свою камеру на поблескивающее острие. Потом идет дальше.

Мак включает телевизор.

Нас будут показывать по «Первым новостям в пять».

Боб говорит, чтобы я не придавал этому особого значения.

И вот они, все мы. Мак, Руби, я. Джордж и Джулия. Рекламный щит, «Шатер», арена.

И коготь-палка.

Следующим утром на парковке собирается несколько человек. В руках у них палки с плакатами.

На плакатах написаны слова и есть рисунки. На одном из них нарисована горилла, обнимающая слоненка.

Хотел бы я уметь читать.

Сегодня людей с плакатами стало больше. Они хотят, чтобы Руби освободили. Некоторые даже требуют, чтобы Мак закрыл торговый центр.

Вечером Джордж с Маком разговаривают про них. Мак говорит, что на него накинулись по ошибке. Что теперь все пойдет прахом. Он говорит: «Вот уж удружил, так удружил, Джордж»

Громко топая, Мак уходит. Джордж со шваброй в руках провожает его взглядом. Потом трет глаза. Он выглядит обеспокоенным.

«Пап, – говорит Джулия, поднимая голову от домашнего задания, – знаешь, какой плакат нравится мне больше всех?»

«А? – спрашивает Джордж. – Какой?»

«Тот, на котором написано “Слоны – тоже люди!”».

Джордж устало улыбается дочке.

Он возвращается к работе. Его метла двигается по пустому ресторанному дворику, как огромная кисточка, рисунок которой никто никогда не увидит.

К нам приходит высокий человек с доской-планшетом и карандашом. Он говорит, что должен провести инспекцию нашего заведения.

Больше он почти ничего не говорит, но ставит очень много галочек в своих бумагах.

Он смотрит на пол моей клетки. Галочка. Осматривает сено Руби. Галочка. Проверяет наши миски для воды. Галочка.

Мак хмуро наблюдает за этим.

Боб снаружи, прячется у мусорных контейнеров. Он не хочет превратиться в галочку.

С каждым днем протестующих и камер в окружении ярких огней становится все больше. Иногда люди с плакатами начинают кричать: «Освободите Руби! Освободите Руби!»

«Айван, – спрашивает меня Руби. – Почему эти люди выкрикивают мое имя? Она за что-то на меня злятся?»

«Они злятся, да, – говорю я, – но совсем не на тебя».

Неделю спустя вновь появляется мужчина, проводивший у нас проверку. На этот раз он приходит вместе с женщиной, глаза которой, темные и умные, похожи на глаза моей матери. Она одета в белый халат, от нее пахнет цветущей лобелией. Волосы у нее густые и коричневые – цвета гнилой древесины, кишащей сочными муравьями.

Она долгое время наблюдает за мной. Потом за Руби.

Она говорит с мужчиной. Затем они вдвоем беседуют с Маком. Мужчина вручает Маку лист бумаги.

Мак закрывает лицо руками.

Потом он уходит в кабинет и хлопает дверью.

Происходит что-то странное. Женщина в белом халате вернулась в сопровождении других людей.

В центр арены они поставили большой ящик.

Он с Руби величиной.

И неожиданно я понимаю, зачем здесь эта женщина. Она пришла забрать Руби.

Женщина ведет Руби к ящику. Внутрь она кладет яблоко. «Руби хорошая девочка, – дружелюбно говорит она. – Не бойся».

Руби исследует ящик с помощью хобота. Небольшой кусочек металла в руке у женщины издает щелчок. Она дает Руби кусочек морковки.

Каждый раз, когда Руби дотрагивается до ящика, она слышит щелчок и получает угощение.

«Зачем ей эти щелчки?» – спрашиваю я Боба.

«С собаками такое делают сплошь и рядом, – говорит Боб. В его голосе слышится неодобрение. – Это называется кликерная дрессировка. Они хотят, чтобы для Руби этот звук ассоциировался с угощением. Каждый раз, как она сделает то, что они от нее хотят, будет раздаваться щелчок».

«Молодчина, Руби, – говорит женщина. – Ты быстро учишься».

После множества щелчков и морковок она отводит Руби обратно в клетку.

«Почему эта дама угощала меня морковками, когда я прикасалась к ящику?» – спрашивает меня Руби.

«Думаю, она хотела, чтобы ты зашла внутрь», – объясняю я.

«Но ведь там же ничего нет, – говорит Руби, – кроме яблока».

«Внутри этого ящика, – говорю я, – кроется путь наружу».

Руби наклоняет голову набок: «Я не понимаю».

«Видишь рисунок с красным жирафом на ящике? Думаю, эта дама из зоопарка, Руби. Думаю, тебя готовятся туда везти».

Я жду, что Руби радостно затрубит, но вместо этого она просто молча смотрит на ящик.

«Не уверен, что ты поняла. В этом ящике тебя, скорее всего, отвезут в место, где будут другие слоны, – говорю я. – Туда, где будет больше простора и люди станут о тебе заботиться».

Но, даже говоря это, я с содроганием вспоминаю тот ящик, в котором мне последний раз довелось побывать.

«Я не хочу в зоопарк, – говорит Руби. – Я хочу быть с тобой, Бобом и Джулией. Мой дом здесь».

«Нет, Руби, – говорю я. – Здесь твоя тюрьма».

Дама вновь возвращается. Она приводит с собой ужасно пахнущего доктора, который лечит животных, один вид его чемодана вызывает опасение.

Он проводит с Руби целый час, ощупывая и оглядывая ее. Он смотрит ей в глаза, осматривает ее ноги, хобот.

Закончив с Руби, он входит в клетку ко мне. Я чувствую желание спрятаться под Не-Салки, как это делает Боб.

Вместо этого я хорошенько (и весьма громко) бью себя в грудь, после чего доктор сразу же меня покидает.

«Этого придется успокаивать», – говорит он.

Я не совсем понимаю, что он имеет в виду, но тем не менее расхаживаю по клетке с чувством одержанной победы.

Сегодня никто не просит меня рисовать. Никто не заставляет Руби выступать.

Представлений нет. Нет и посетителей (если не считать протестующих).

Мак весь день не выходит из кабинета.

Я встаю после долгого утреннего сна. Боб лежит у меня на животе, но он не спит. Он смотрит на арену, где четверо мужчин ставят большой металлический ящик.