Кэтрин Эпплгейт - Айван, единственный и неповторимый [litres]

Я был ладным парнем, но надо признать, что на этой фотографии выгляжу попросту смешно. Меньше всего похож на настоящую гориллу.

«У нас ведь было немало хороших деньков, правда же, парень? – говорит Мак. – Помнишь, как мы ходили на американские горки? Или как я учил тебя играть в баскетбол? – Он со смешком покачивает головой. – Бросок в прыжке у тебя всегда получался хуже некуда».

Он встает, вздыхает, оглядывается кругом. Потом убирает фотографию обратно в карман.

«Мне будет не хватать тебя, Айван», – говорит Мак и уходит, ни разу не оглянувшись.

Майя со множеством других людей появляются рано утром.

Некоторые из них в белых халатах, другие держат в руках шуршащую бумагу. Все они немногословны, деловиты и решительны.

Руби входит в свой ящик первой.

«Мне страшно, Айван, – говорит она изнутри. – Я не хочу уезжать от тебя».

Что-то во мне тоже не хочет, чтобы она уезжала, но я знаю, что говорить ей об этом нельзя.

«Подумай о всех удивительных историях, которые ты расскажешь своей новой семье», – говорю я.

Руби замолкает.

«Я расскажу им твой анекдот про слонов, – говорит она после долгого молчания, – тот, про холодильник».

«Им наверняка понравится. А еще обязательно расскажи о Бобе, Джулии и обо мне. – Я откашливаюсь. – И о Стелле».

«Я всех запомню, – говорит Руби. – Особенно тебя».

Прежде чем я успеваю ответить, ее клетку увозят к грузовику.

Теперь моя очередь.

Боб прячется в углу клетки, за бассейном. Его люди даже не замечают.

Пока они хлопочут вокруг моего ящика, Боб пробирается ко мне. Он лижет мой подбородок – на тот случай, если там остались крошки еды.

«Ты, – говорю я ему шепотом, – Боб, единственный и неповторимый».

Затем тянусь за Не-Салки. Без набивки она превратилась в тощий коврик.

Ее мех испещрен брызгами краски.

Я протягиваю ее Бобу. Он удивленно наклоняет голову.

«Чтобы тебе было удобнее спать», – говорю я.

Боб берет Не-Салки в зубы и тихонько утаскивает.

«Хороший Айван, хороший мальчик», – приговаривает Майя, пока я неуклюже устраиваюсь в ящике. Я слышу щелчок и получаю маленькую зефиринку.

Потом Майя дает мне сладкий напиток со вкусом манго и каким-то горьковатым привкусом.

Мои веки тяжелеют. Мне интересно, что будет дальше, но хочется спать, просто ужасно хочется спать.

Мне снится, что я снова рядом с Салки и мы скачем по лианам, а за нами наблюдает Стелла. Солнечные лучи пробиваются сквозь толстый потолок листвы, а у ветерка вкус спелых фруктов.

Мои глаза приоткрываются.

Ящик движется.

Я нахожусь в гремящей утробе какого-то огромного зверя.

Вновь засыпаю.

Я просыпаюсь в окружении стекла и стали. Это новая клетка, и она не особо отличается от моей предыдущей – разве что здесь намного чище.

Рядом стоит Майя и другие уже знакомые мне люди.

«Привет, Айван, – говорит Майя. – Он приходит в себя, ребята».

Три стены сделаны из стекла, четвертая – из скрепленных леской деревянных планок.

Все это совсем не похоже на зоопарки, которые я видел по телевизору. А где остальные животные?

Где гориллы?

Значит, и Руби оказалась в похожем месте? В такой же клетке, как и раньше, но только теперь совсем одна? А вдруг ей холодно? Или она хочет есть? Грустит?

И кто теперь станет рассказывать Руби разные истории, когда она не сможет заснуть?

Я скучаю по своей старой уютной клетке.

Мне не хватает моего рисования.

Но больше всего мне не хватает Боба.

Мой живот замерзает без него.

Кормят здесь хорошо.

Хотя ни газировки, ни сладкой ваты не дают.

Здесь у меня не бывает посетителей, никаких детей с липкими пальцами или умученных родителей.

Ко мне приходит только Майя да ее люди с успокаивающими голосами и мягкими руками.

Интересно, значит ли это, что я перестал быть знаменитым?

День за днем проходят бесконечной чередой, а потом я ощущаю что-то.

Что-то новое.

Я не знаю, что это, но оно наполняет собой воздух, как собирающиеся на горизонте грозовые облака.

Майя приносит мне телевизор. Он больше моего старого.

Она щелкает выключателем. «Думаю, тебе понравится эта передача», – говорит Майя с улыбкой.

Я надеюсь на мелодраму или, может, вестерн.

Но это передача про дикую природу, и ни рекламы, ни человеческого голоса в ней нет. Это передача про горилл, живущих горилльей жизнью. Я смотрю, как они едят, перебирают друг другу шерсть и устраивают шуточную борьбу. Я смотрю даже, как они спят.

Не понимаю, почему Мак никогда не включал мне этот канал.

Я смотрю на горилл с экрана каждый день. Это небольшая семья, и притом странная – всего три самки и самец-подросток. Силвербэка, который защищал бы их, нет.

Они перебирают друг другу шерсть, едят, спят, а потом еще некоторое время ухаживают за своим внешним видом. Это спокойная группа, мирная и доброжелательная, хотя, как и в любой семье, время от времени у них случаются склоки.

Этим утром передачу с гориллами мне почему-то не показывают.

Майя и все остальные люди взбудоражены. Они щебечут, как птицы на заре.

«Пора!» – говорят они.

Я видел многих людей, глазевших на меня, но они никогда не выглядели такими счастливыми.

Майя подходит к стене из деревянных планок.

Она глуповато ухмыляется.

И тянет за леску.

Гориллы.

Три самки и самец-подросток.

Это та семья, за которой я наблюдал. Но они не на экране телевизора.

Они по другую сторону стекла, и мы смотрим друг на друга.

Я вижу себя.

Множество себе подобных.

Я закрываю глаза.

Потом вновь открываю.

Они по-прежнему здесь.

Каждый день я наблюдаю за ними из-за стекла, как когда-то наблюдали за мной мои посетители.

Видишь, как они гоняются друг за другом и ухаживают? Видишь, как играют и спят? Видишь, как они живут?

Они двигаются с тем же изяществом, что было у Стеллы, – ровно столько, сколько им нужно, сколько они хотят.

Они глядят на меня, склоняя головы, показывая на меня друг другу и ухая. Интересно, вызываю ли я у них то же восхищение, что они – у меня?