Анатолий Левандовский - Наследники господина Чамберса

Дидро молчит.

Барон заглядывает через его плечо в только что исписанный лист бумаги.

— Ба, какие мысли! К чему столь отвлеченная философия? Она лишь наводит на грустные размышления. А нам они теперь ни к чему. Впереди бои, мой друг, вы знаете это лучше меня. Поэтому сегодня будем отдыхать и собираться с силами. Кстати, вам известно, сколько сейчас времени? Без десяти четыре. Так вот, немедленно бросайте все это и собирайтесь: пора на свежий воздух!

Пленительны прогулки в Гранвале.

Какие здесь окрестности! Сколько красоты и покоя!

Четверо мужчин берут трости и отправляются. Они проходят поля, зеленую рощу, спускаются к реке. Но прогулка, сколь ни была бы она занимательна, не поглощает их полностью. Они используют ее для обмена мыслями, для продолжения и завершения той работы, которая началась у каждого в тиши кабинета.

— Какой чудесный день! — восклицает Гальяни. — Посмотришь кругом, как все прекрасно и целесообразно в природе, и невольно задумаешься о всемогуществе творца...

— Ну, положим, — тут же парирует Гольбах, — когда я вижу, как эта стрекоза пожирает гусеницу, я начинаю сомневаться в целесообразности всего сущего. А что касается творца... Да при чем же здесь, собственно, творец? И что он сотворил? Разве не кажется вам, что все движется по законам, созданным природой, то есть возникшим из себя самих?

— Возникших из себя самих, — задумчиво повторяет Гальяни. — Да, возможно, и так. Движение, вечное движение, и ничего больше. Но тогда мне становится страшно: как же быть со справедливостью? И притом ведь кто-то должен был дать первый толчок?

— Ах, первый толчок, — подхватывает Дидро. — Помилуйте, ведь это стало банальностью. Наш друг барон абсолютно прав — зачем толкать то, что находится в вечном движении? На ваши поиски справедливости хорошо отвечает его же пример со стрекозой й Гусеницей. А если вам кажется страшной извечность движения, то мне еще более страшен ют затхлый покой, который пытаются обосновать наши почтенные теологи. Мне более страшен ваш пресловутый «загробный мир», чем то «ничто», которое меня ожидает...

Дядюшка Уп воздерживается от вступления в спор. Он просто слушает, и слушает с видимым интересом.

Путешественники бродят близ вспаханных полей, заводят дружеские беседы с крестьянами, расспрашивают их, делятся своими прогнозами относительно урожая года.

Они возвращаются домой только после захода солнца, когда становится прохладно и темно.

Вечером неизменный пикет.

Дидро играет азартно и большей частью проигрывает. Барон хорохорится и стремится показать себя мастером карточной игры, но играет плохо, еще хуже, чем Дидро. Зато много каламбурит и шутит.

Партию прерывает ужин.

За ужином и после него — снова разговоры. И опять па «вечные» темы.

— Вы слышали о Сен-Жермене? — спрашивает Дидро. — Уверяют, будто ему уже сто шестьдесят, а выглядит он точно юноша!

— Еще бы, — смеется Гольбах, — ведь он омолаживается сразу же, как чувствует, что постарел!

— Говорят, что, зная, как помолодеть на один час, — продолжает Дидро, — он может удвоить дозу, помолодеть на год, на десять лет и, идя дальше в этом направлении, дойти до детства и даже до небытия!

— Если бы я вернулся в небытие, меня никакие силы не вытащили бы оттуда, — мрачно проворчал дядюшка Уп.

Все расхохотались.

— Не будем спешить в небытие, — сказал Гольбах, — оно все равно нас не минет.

— По существу, — заметил Дидро, — небытие и жизнь — разные стороны одного и того же, причем небытие — одна из стадий жизни. То, что живет, всегда жило и всегда будет жить. Единственное различие между жизнью и смертью в том, что в данный момент я живу целиком, а через двадцать лет буду жить растворившись, раздробившись на молекулы.

— Да, это так, — резюмировал Гольбах. — В природе ничто не пропадает.

Спорщик Гальяни молчал. У него не было настроения спорить, да и где ему было меряться силами с такими противниками!

К разговору подключились дамы.

— Довольно о небытие! — воскликнула госпожа Дэн. — Расскажите лучше, мой милый Дидро, как поживает ваша Сокоплия?

Дидро поморщился.

Славная женщина, но как безбожно коверкает слова! Химиков она величает «химистами», колбы и реторты «перегонками», а «Энциклопедию» по неизвестной причине — «Сокоплией».

— Ничего, ничего, — отвечает Дидро. — Мы уже продвинулись до «сарацинов». Я только что закончил статью на эту тему.

Любой разговор с мадам Дэн превращается у Дидро в спор.

— Ах, сарацины, — восклицает она, — как это мило! Значит, вы занимаетесь Магометом, лучшим другом женщин?

— И злейшим врагом разума.

— Вот предерзкое заявление.

— Сударыня, это бесспорный факт.

— Опять дерзость, нечего сказать, галантный тон у наших мужчин! Прочитайте же вашу статью о сарацинах.

Дидро поднимается к себе и возвращается с листами статьи. Но прочитать ему так и не удается. Его ежеминутно прерывают, и прежде всего та же госпожа Дэн, которая просила его читать.

— Какие у меня превосходные клумбы, не правда ли? — это в самый разгар чтения о верованиях арабов.

— Замечательные клумбы! — открыл наконец рот Гальяни.

— Хотелось бы мне, — продолжала мадам Дэн, — чтобы прежний владелец Гранваля посмотрел на свой сад сегодня!.,

«Сарацины» уплывают в «небытие».

Барон, желая остановить тещу, просит жену сыграть на мандоре . Но из этого ничего не получается. Мадам Дэн повышает голос:

— Бог с вами, зятек, дайте нам позлословить о ближнем. В конце концов, читайте себе ваши статьи и спорьте о вашей философии, но не мешайте и нам поговорить о чем вздумается к.

Женская и мужская группы опять расходятся.

Но вот часы бьют одиннадцать.

— Довольно! — вдруг заявляет мадам Дэн. — Пора и честь знать. Отложим на завтра. А сейчас — спать, спать, спать.

В половине двенадцатого дом в Гранвале погружается в полный мрак и тишину.

Вытянувшись на своей мягкой перине, Дидро блаженствует.

Оба окна распахнуты настежь, и аромат парка свежим потоком вливается в комнату. При бледном свете луны причудливо расплываются фантастические тени.

Дидро закрывает глаза.

Спать, спать, спать...

Какой хороший день был сегодня! А впереди ведь еще много таких дней...

Впереди... Что-то ждет впереди?..

Все началось с «Женевы».

Поскольку Вольтер не мог приехать в Париж, Даламбер отправился по делам «Энциклопедии» к нему, в Ферне. Отсюда второй редактор несколько раз ездил в Женеву. Он познакомился с государственным устройством республики, нравами и обычаями ее граждан, имел много встреч и бесед о кальвинистским духовенством.

И ему пришла в голову мысль: написать для «Энциклопедии» статью «Женева».