Анатолий Левандовский - Наследники господина Чамберса

Решив все про себя, мэтр Дидье ждет лишь удобного случая, чтобы договориться с сыном.

Случай представляется сам собой, причем самым неожиданным образом.

Громко тикают часы в гостиной.

В такт им стучит сердце Дени.

Итак, жребий брошен! Сделаны последние приготовления, упакованы самые необходимые пожитки, а деньги — у кузена Шарля, который будет его сопровождать.

Часы медленно отстукивают двенадцать ударов.

Момент наступил.

Дом спит крепким сном, и никто не помешает. Конечно, немного стыдно. Жалко отца и мать: каково-то им будет завтра утром, когда узнают обо всем! Но жалость не должна мешать делу, быть может, делу жизни.

Взяв узелок в одну руку, туфли в другую, Дени осторожно, в чулках, чтобы не шуметь, спускается с лестницы. Ступени предательски скрипят. Но вот наконец и прихожая. Вот и входная дверь...

Не зажигая света, дрожащей рукой Дени старается нащупать ключ, чтобы открыть дверь. Но что это? Ключа в двери нет.

Мальчик ничего не может понять. Отец всегда оставлял ключ в двери, это многократно проверено! Что же произошло сегодня?..

Пока Дени обдумывает ситуацию, наверху раздается шум.

Это, наверно, Шарль!..

Нет, это не Шарль. Шаги грузные, уверенные. Это шаги отца.

Действительно, появляется мэтр Дидье со свечой в руке и ключом от входной двери на шее. Он спрашивает своим обычным, спокойным голосом;

— Куда это вы собрались, сын мой, в такое позднее время?

Что можно сказать на это? Дени молчит.

Отец спускается вниз и подносит свечу к самому лицу провинившегося.

— Вы будете отвечать?

Слабым, точно не своим голосом Дени шепчет:

— Я еду в Париж...

Он закрыл глаза и ждет. Сейчас грянет буря...

Но нет, ничего подобного не происходит.

Открыв глаза, пораженный мальчик видит улыбку на губах отца.

— Ночью на Париж дилижанс не ходит, — невозмутимо замечает мэтр Дидье. — Давайте пойдем спать. А завтра утром вернемся к этому разговору.

Дени ничего не понимает. Кровь стучит в его висках. Может быть, все это снится?.. Но где же Шарль?

О, дружба! И ты бываешь коварной!.. Сообщник, струсив в последний момент, сознался во всем своему дяде. Это по его доносу провел мэтр Дидье свой ночной демарш.

Спал ли Дени в эту ночь?

Вероятно, не крепче, чем в предыдущие.

А рано утром к нему поднялся отец.

— Ну, как самочувствие, друг мой? — спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Так вы, стало быть, хотите в Париж? А зачем, разрешите узнать?

— Я хочу там учиться, — промямлил Дени.

— Что ж, это дело. В таком случае укладывайтесь, и поскорее: дилижанс отбывает через два часа. Я сам отвезу вас: мне как раз надо доставить в столицу партию моих инструментов.

Насчет инструментов мэтр сказал просто так, для красного словца. Чтобы сын слишком много не возомнил о себе. В действительности же решение было принято ножовщиком после экстренного совещания с мадам Анжеликой, которое завершилось несколько часов назад...

От Лангра до Парижа не менее шестидесяти лье.

Это расстояние почтовый дилижанс одолел за трое суток, с остановками в Труа и Ножане.

Сколько новых впечатлений получил Дени за эти три дня!

Широко раскрытыми глазами смотрел он на мир, лежавший перед ним.

Равнину сменила гористая местность, потом опять потянулась равнина... Города, деревни, постоялые дворы и люди, сотни, тысячи людей, таких одинаковых и таких разных...

Но вот и Париж.

В столицу въехали поздно вечером. Дени, умаявшийся в дороге, клевал носом. Остановились в плохонькой гостинице, а утром отец повел сына в коллеж Даркур.

Дени так никогда и не узнал, почему отец устроил его именно в этот коллеж. По-видимому, главную роль здесь сыграли личные связи. Позднее мэтр Дидье проговорился, что хорошо знал профессора Роллена, бывшего также сыном ножовщика. А профессор Роллен считался одним из столпов Даркура.

Как бы то ни было, коллеж встретил нового пансионера довольно радушно. Мэтр Дидье проводил сына в дортуар и простился с ним.

Мог ли этот любящий отец вернуться в Лангр со спокойной душой, не узнав, как чувствует себя Дени в новых условиях?..

Он дал себе слово провести хотя бы пятнадцать дней в Париже, чтобы по истечении их снова явиться в Даркур и своими глазами увидеть положение дел.

И вот долгие две недели мается честный ножовщик в Париже. Он столуется в трактирах, проклинает дороговизну гостиниц, скучает без дела и сокрушается о том, как идут дела в мастерской без хозяина. Двадцать раз он готов сесть в карету и мчаться в родной Лангр.

Но нет. Не таков мэтр Дидье, чтобы нарушить раз принятый план. По истечении намеченного срока он снова приходит в Даркур.

Дени никак не ожидал его. Мальчик удивлен и обрадован.

— Мой друг, — обращается к нему отец, — я хотел бы знать, довольны ли вы вашим содержанием, вашими занятиями, наставниками и товарищами? Если нет и вы не можете здесь быть счастливы, вернемся со мной к вашей доброй матушке. Если же да и вы предпочитаете остаться здесь, то я расстанусь с вами и дам вам свое благословение.

Дени растроган до слез. Он обнимает и целует заботливого родителя. Он уверяет, что коллеж ему понравился и что он хотел бы учиться в нем.

— Отлично, — говорит ножовщик. — Теперь, зная, какого вы мнения о коллеже, остается узнать, какого мнения коллеж о вас.

Мэтр разыскивает профессора Роллена и задает ему этот вопрос.

— Ваш сын, — отвечает профессор, — весьма способен и имеет все данные, чтобы блестяще окончить коллеж. Но я не уверен, что он его окончит. Его строптивость и своенравие сильно мешают делу. Вы знаете сами, что послушание не принадлежит к его добродетелям. Мы уже раз его наказали, и, если он не исправится, мы не можем держать его у себя., Мэтр Дидье закусывает губы. Это можно было предвидеть! Он покидает Париж со смешанными чувствами.

И все же верит в своего сына.

Итак, Дени остался один. Один, среди тысяч и тысяч чужих людей, в огромном чужом городе.

Впрочем, города он, по сути, еще и не видел: воспитанников не выпускают за стены коллежа из боязни дурных влияний. Да к тому же учеба поглощает все время.

Чему он обучался в коллеже Даркур?

Прежде всего расширял и углублял знания, полученные в лангрском коллеже. Он читал греческих и латинских классиков, продолжал занятия по математике, истории и литературе. Кроме того, он знакомился с естествознанием. Занимался он также юридическими науками. И, конечно, опять... богословием.

В Даркуре имелись весьма ретивые профессора теологии. Они насиловали души своих юных питомцев с таким усердием, что вызвали в душе Дени Дидро полное отвращение к «святой науке». Он стремился понять — его заставляли заучивать, он хотел доказательств — ему советовали верить не мудрствуя, он протестовал — его ставили на колени.